— Видно, кто-то обломал ему крылья… Честно говоря, я думал, что Рахит — давно генерал, большой начальник в министерстве. Ну, ладно, будь здоров! Да… Вчера вечером дежурил не я. Пашка Синицын. Ты должен помнить. Он в охране служил.

— Когда?

— Лет тридцать тому назад.

— Я в то время под стол бегал!

— И то правда… Запомни его телефон. Домашний. Очень просто… Первая — пятерка, за ней одни двойки.

— Спасибо!

* * *

Шеля стоял возле деревянной будки, в которой продавались билеты в зоопарк. Правда, желающих посетить с утра сие заведение культуры почему-то не находилось, и немолодая кассирша откровенно дремала за стеклом. Рядом с капитаном отчаянно жестикулировал круглолицый мужчина лет сорока — директор зоопарка Абрамян, его холеную рожу Егоршин не раз видел по телевизору — тот был местной знаменитостью, звездой экрана, сочувствующие журналисты просто обожали «главного энтузиаста фауны и флоры», «хранителя нетронутой живой природы» и с удовольствием посвящали ему целые передачи.

— Иди сюда, — позвал Андрей. — Знакомься…

— Ашот Геворгович, — протягивая руку, наклонил голову директор.

— Василий…

— Он утверждает, что все животные находятся на своих местах, — коротко подытожил суть предыдущего разговора Шелягов. — И действительно — пустых клеток в зверинце нет. Я проверял.

— Поймите, господин Абрамян, — не сдавался Егоршин. — Это не обязательно должен быть хищник. Питон, зебра, большая птица — много ли надо, чтобы испугать ребенка, тем более девочку?

— Нет. Наши питомцы никогда не покидают свои вольеры, — в очередной раз клятвенно заверил Ашот. — Вот разве что собаки…

— Какие собаки? — схватился за нить Василий.

— Бездомные. Три из них живут в зоопарке…

— И легко могут выбраться за его территорию?

— Забор для них — не преграда. Тем более в темное время суток, когда по парку бродят целые стаи брошенных псов… Наши запросто могли присоединиться к ним. Но, надеюсь, вы не станете вменять нам в вину такое поведение животных?

— Нет, конечно. Мы просто хотим понять, что здесь случилось вчера вечером?

— Так, может, ночной сторож знает больше?

— Наверняка, Ашот Георгиевич, наверняка…

— Геворгович!

— Простите.

— Сейчас он отсыпается. В шесть будет на работе.

— Хорошо. Мы подойдем…

— В таком случае — не прощаюсь.

* * *

— Ну, чего нарыл? — первым делом полюбопытствовал Андрей.

— Ни шиша…

— Может, позавтракаем? А то в животе настоящий бунт поднимается! Против голодомора. А русский бунт сам знаешь какое страшное дело…

— С удовольствием. Угощаешь?

— Ох, и наглец же ты, Василий Давыдовыч! Заметь: я не служебные проблемы на пустой желудок решаю, а твои личные…

— А в прошлом году? Когда у тебя племянник пропал… Я двое суток не спал — забыл? Хоть бы магарыч поставил, засранец!

— Абижаешь, дарагой, — сымитировал кавказский акцент Шелягов. — Я лучший армянский коньяк тебе предлагал, а ты отказался…

— Ага! Угостила лиса журавля… Мог бы накрыть поляну: шашлык-ташлык — я «хавчик» уважаю. А спиртное не пью. И ты об этом знаешь!

— Ладно. При первой же возможности исправлюсь.

— Не будем оставлять на завтра то, что можно сделать сегодня. В прошлые выходные в парке открыли новый летник…

— Ты-то откуда знаешь?

— Мой старый приятель — Вован Дымченко…

— Дым?

— Ага… Он теперь главный у них на гриле. Приглашал принять участие в церемонии торжественного пуска, просил, так сказать, разрезать ленточку…

— А ты?

— Я в командировке был!

— Что ж, давай наверстывать упущенное!

* * *

За одним из дубовых столиков сидел небритый дядька неопределенного возраста и потягивал какой-то слабоалкогольный напиток, то ли бренди-колу, то ли колу-бренди, как шутил Егоршин; остальные места были не заняты. За прилавком грузная женщина пыталась натянуть на себя белый (впрочем, уже не совсем белый) халат, еще одна красила губы, умостившись перед большим овальным зеркалом, до двух ранних посетителей им не было никакого дела.

— Эй, где Дым? — не выдержал Шелягов, который тоже хорошо знал гриль-повара — тот имел весьма бурное и длительное криминальное прошлое.

— А шут его знает, — огрызнулась толстуха. — Он вчера набрался, как жаба мула, теперь, мабуть, отсыпается…

(Говор явно выдавал в ней хохлушку, может, даже землячку из Донбасса — Мариуполя, Красного Луча или Северодонецка.)

— К сожалению, банкет отменяется! — с напускной грустью в голосе констатировал Егоршин.

— Ладно, командир, — роскошно улыбнулся Шелягов. — Гуляем! Тащи, Маша, все, что у тебя есть.

— Мы с вами знакомы? — кокетливо надула губки труженица общепита.

— Да тебя весь город знает. По бейсику на груди, — рассмеялся Андрей, кивая на огромный круглый значок, пристегнутый к воротнику халата, на котором было четко выведено «Мария».

* * *

Как только Шелягов принялся за вчерашний шашлык, зазвонил его телефон.

— Рахит! — прошептал капитан, включая громкоговорящее устройство.

— Ты где? — зарычал Петр Петрович.

— Отъехал по делам.

— С Егоршиным?

— Сам!

— Вы эту самодеятельность прекращайте… Давай быстрей в контору — на кражу выехать некому!

— Кражи — не моя специализация!

— Приказываю!

— Есть!

— Ну, чего, Вась, чего они так засуетились? — спрятав телефон в карман, спросил Шелягов, продолжая неспешно жевать жесткое и холодное мясо, постоянно застревающее в зубах.

— Не знаю, — повел плечами майор.

— Я наверняка не последний, кого руководство попытается склонить к сотрудничеству. Так что гляди в оба…

— Не учи отца Камасутре…

— Ладно. Я побежал. Если спросят, где ты, что отвечать?

— Правду и только правду…

— А серьезно?

— Скажи, что в последний раз видел меня утром в больнице — эскулапы все равно сдадут нас, как тару в приемный пункт!

— Понял.

* * *

Егоршин еще раз прошел мимо места происшествия. Когда он был там вместе с Шеляговым — напротив все время стояла «Аварийная водоканала», двое парней в идеально чистых комбинезонах о чем-то переговаривались возле открытого люка; голова третьего время от времени выныривала из-под земли и простреливала окружающую местность наглыми глазами.