Мы выехали на автостраду, и мотор зачихал, натужно набирая обороты. Перед нами простиралась бесконечная черная лента дороги: все как всегда. Я отхлебнула немного слаша и стала вместе с Родео трясти головой в такт музыке.

Теперь у меня был котенок. А это определенно значило, что у меня была проблема.

Но, черт возьми, проблемы у меня были и раньше. А теперь, кроме проблем, у меня есть Айван.

И это определенно, как ни посмотри, перемена к лучшему.

Один день. Вот как долго мне удалось прятать маленького Айвана от Родео. Только один жалкий день.

Я знала, что должна разыграть свои карты без единой ошибки. Другого шанса не будет. Родео – добрейший человек на свете, даже не сомневайтесь, но даже его доброта не безгранична. Он никогда не злится, но, если лимит его доброты исчерпан, Родео словно бы уезжает от тебя в какую-то далекую страну. Замыкается в себе, ведет себя вполне вежливо, но как-то равнодушно, и его уже ничем не разжалобишь. Я понимала: надо подстроить так, чтобы Айван познакомился с Родео, когда тот повернут к миру правильной стороной: теплой, солнечной стороной своей доброты, а не студеной стороной своей ледяной холодности.

В первый же день я начала готовить почву. Когда та заправка осталась далеко позади, я тихонько вернулась в свою комнату, тискала Айвана, играла с ним. Так прошел час. Но все-таки я наконец уговорила себя оторваться от этого немыслимо прелестного котика. Усадила его в коробку, а он уставился на меня невероятно лазурными глазами.

– Мне надо уйти. Пора обрабатывать шефа, – шепнула я ему. – Когда я его как следует обработаю, он тебя полюбит не меньше, чем я.

Айван заморгал. Мои слова явно его не убедили, но пока мы были плохо знакомы, и я еще не научилась угадывать по его мордочке, о чем он думает, так что как знать? Может, все-таки поверил. Я напоследок почесала его за ушком и пошла в кабину.

Родео сидел за рулем, блаженствуя, мотая головой в такт музыке. Улыбнулся мне, а я залезла с ногами на сиденье за его спиной и, глядя через лобовое стекло, стала подпевать знакомым старым песням.

Я просто ждала подходящего момента, тянула время, чтобы при первом удобном случае начать игру, и тут Родео сам подал мне легкий мяч.

– Расскажи-ка мне сказку, Койот, – сказал он.

Я сразу поняла: лучшего случая и быть не может.

Уставилась, щурясь, в окно, скривила губы, скрывая свое нетерпение.

– М-м, ну ладно, знаю я одну сказку, – проговорила я, уткнулась подбородком в спинку кресла Родео, прикрыла глаза. – Жила-была одна девочка.

И услышала, как Родео выплюнул кожуру от семечек в пустую бутылку от «Скуэрта», которую держал в руке.

– Начало беспроигрышное, – пробурчал он.

– Ага. И эта девочка была великая воительница. Она ездила по всяким королевствам, убивая драконов, истребляя великанов и спасая трусливых принцев. Она была просто кремень.

– Круть.

– Но со временем ей это все как-то типа поднадоело. И тогда она построила себе замок. Прямо на берегу океана. Она его построила, ну, допустим, из деревяшек, которые волны выбрасывают на пляж.

Родео фыркнул:

– Из деревяшек? Замок из деревяшек?

– Ну да, – сказала я, глянув с вызовом. – Из деревяшек. И из ракушек. И из панцирей морских рачков. И из китовых скелетов. Но в основном из деревяшек.

– Ладно, допустим.

– Но очень скоро прошел слух, что прибрежные воды там, где она жила, заколдованы. Матросы крестились и молились, когда им надо было плыть мимо. Корабли меняли курс, чтобы держаться от этого берега подальше.

– Это почему же?

– Сейчас, Родео, я тебе расскажу почему. Все из-за воя и рыданий.

– Воя и рыданий?

– Их самых. Это было что-то невероятное. Ужасные, душераздирающие звуки. От таких звуков слезы льются ручьем – как будто лук режешь. Некоторые матросы даже выбрасывались за борт и отдавали свои души бездонной пучине – такие это были печальные звуки.

– Трагично, – Родео цокнул языком, покачав головой.

– Самое подходящее слово.

– А твоя девочка из замка-деревяшки? Дай угадаю: она пошла войной на это чудовище? – спросил Родео.

– А вот и нет. Не пошла.

– Серьезно?

– Ну да.

– А почему, пышка-малышка?

– Да потому, что она и была рыдающим чудовищем.

Родео на секунду отвлекся от дороги, окинул меня удивленным взглядом: – Так это была она? Нехилый поворот сюжета!

– Угу.

– Но, черт побери, почему ей взбрело в голову губить матросов?

– Это она нечаянно. Она даже не знала, что кого-то губит. Она вовсе не старалась никому мутить рассудок, даже не пробовала топить корабли. Просто сидела в своем замке, завывала и завывала, изливая всю свою печаль.

– Что же ее так опечалило?

Я сглотнула комок, подступивший к горлу, сделала театральную паузу. Ну наконец-то. Мой шанс заронить мысль в его голову. Я уставилась прямо перед собой. Сосредоточилась, велела себе прослезиться – глаза сами увлажнились, велела слезам сделаться жгучими, пока все вокруг не расплывется. Меня саму немного удивило, до чего легко хлынули слезы. Я подождала, пока Родео не станет любопытно, пока он не посмотрит на меня.

И тогда я пожала плечами, энергично заморгала, чувствуя на себе его взгляд.

– Ей просто было одиноко, – сказала я, расчувствовавшись. – У нее вообще не было друзей. Она скучала по родным. Она была бы рада даже одному другу, даже маленькому другу. Даже просто домашнему животному. Но у нее никого не было.

Я вздохнула и отвела взгляд.

Несколько минут мы ехали молча, шины шуршали по асфальту автострады.

– Ну и? – сказал наконец Родео каким-то глуховатым, тревожным голосом. – Что было дальше? У нее все хорошо закончилось?

Я покачала головой.

– Не знаю, – сказала я, выждав полсекунды. – Даже не знаю. Одиночество – страшное дело.

Я подождала, пока он усвоит мои слова, а потом встала, снова вздохнула: – Пойду немножко почитаю.

Развернулась и пошла, медленно-медленно, к себе в комнату. Я не оглядывалась, но прекрасно знала: Родео, сидя за рулем, следит за мной в зеркало заднего вида, встревоженно насупившись.

Хорошо еще, что я повернулась к нему спиной. Ведь иначе он мог бы заметить, что я улыбаюсь.

Итак, я заронила в голову Родео мысль и до вечера дожидалась всходов. Время от времени снова готовила почву: роняла печальные вздохи, опускала глаза и вообще держалась понуро. Я чувствовала, что на Родео это действует. Ловила на себе его долгие взгляды: видно было, что он волнуется и недоумевает.