Я чувствовала: стоит нам хоть раз поговорить, он меня обязательно полюбит.

Ведь любовь — это когда душа встречает душу. Мы встретимся и перестанем блуждать в вечной темноте. Наступит другая жизнь, где плоское станет объемным, а ограниченное — безграничным.

Мы будем жить в маленьком домике на берегу моря. Сидеть под звездным небом, слушать пение ночных птиц. Чувствовать каждую крупинку песка под ногами, каждую молекулу воздуха, и бесконечно отражаться друг в друге.

Только теперь на пути к моей мечте стоит Марк Майер. И хочет всё сломать.

Но я не должна ему этого позволить, ведь склеить себя обратно еще раз уже не получится.

Не должна не должна не должна.

Стоит подумать о Майере, как настроение снова портится.

Четыре недели, которые он мне отмерил — условность. Эту книгу нельзя переписать, чтоб ему понравилось, — ни за месяц, ни за год. Я знаю: Майер устраивал на редсоветах жуткий разнос даже хорошим книгам. Точнее, редакторам, которые эти книги предложили.

Не кричал, нет. Но отпускал такие ядовитые замечания, что редакторы не знали, куда деваться.

А тут зачем-то дал месяц, хотя избавиться ему от меня так же просто, как мне — смахнуть сухой кистью хлопья потали[1]. Почему он так поступил?

Точка отсчета становится многоточием.

Я поднимаюсь со скамьи, еще немного гуляю по парку, а потом направляюсь домой.

Старая кирпичная пятиэтажка находится на небольшой возвышенности: бабушкино наследство.

Бабушка говорила: с высоты наш дом похож на ключ, а мне он напоминает лабиринт Минотавра: семь открытых дворов и в каждом — разное количество подъездов с непохожими планировками. Я живу в двенадцатом подъезде. Фасад недавно отремонтировали, но мой четвертый блок до сих пор хранит следы пушечных выстрелов времен войны.

Во дворе сосед пилит доски. Опилки попадают на лохматую дворнягу, которая вертится рядом. Из открытого окна на первом этаже доносится громкая музыка и грубый смех подростков.

Скорее бы домой. Не успеваю войти в подъезд, как меня окликает детский голосок:

— София!

Тезка в желтом сарафане словно маленькая канарейка летит ко мне со стороны детской площадки. Светлые кудряшки прилипли ко лбу, рот измазан чем-то желтым в цвет сарафану.

— Соня, стой!

Соня, полное имя которой по документам Софья (а не София, как у меня), резко тормозит и ждет у кромки дороги свою мать — мою соседку Марину.

Вместе они подходят ближе, в руках у Марины — переноска, в которой шевелится и мяукает белый клубок.

— София, смотри, что у меня теперь есть! — Соня тычет пальцем в переноску. — Шумийка.

— Что? — переспрашиваю я и смотрю на Марину.

На соседке — облегающее платье в полоску, похожее на мужскую рубашку. Карманы на груди, густо обшитые серебристыми пайетками, делают фигуру еще более грузной. Густые тени на веках и плотный слой тонального крема наводят на мысли о театральном гриме. После развода Марина стала вести себя странно: постоянно машет руками и жеманно смеется. А еще коротко подстриглась и покрасила волосы в красный цвет.

— Шумилка, так мы ее назвали, — она поднимает переноску до уровня моих глаз, а потом ставит ее на землю и взмахивает руками. — Выпросила всё-таки котёнка, представляешь, какой дурдом меня теперь ждёт? Ох! Но как хорошо, что мы сейчас встретились! — Марина наклоняется ближе и спрашивает шепотом, — ты не могла бы посидеть сегодня с Соней пару часиков? А то… понимаешь, появились важные дела.

Дела Марины я понимала очень хорошо. Точнее, после развода у нее было одно дело — искать нового мужа. Время от времени она приглашала кандидатов домой и проводила испытания, а я в это время сидела с девочкой.

— Хорошо, — отозвалась я. С детьми мне легче, чем со взрослыми.

А вот Майер детей не любит.

«Дети — это преступление или наказание?» — вот что он однажды заявил. Не публично конечно: я подслушала его разговор с Владом Бершауэром на корпоративе.

И это — не единственное, что я тогда подслушала.

— Слушай… а ты что с волосами сделала? — прерывает мои раздумья Марина. — Так красиво блестят! Ламинирование?

Волосы у меня темные, на солнце всегда блестят.

— Просто свет так падает.

— А-а-а. А как дела на работе? Тебя еще не повысили?

— Нет.

— Жаль.

Я малодушно киваю, делая вид, что мне тоже жаль.

Почему-то люди считают тебя ничтожеством, если ты не имеешь амбиций. Например, желания прославиться любой ценой. Богдан в одной из книг писал: порой жажда признания заменяет людям истинные желания.

А я никогда такого не хотела — жизни напоказ. Хотела тихого счастья. Заниматься любимым делом — писать картины. Жить с любимым мужчиной. Вместе с ним познавать новое. Глупо? Ну и пусть. Думаю, в этом мы с Богданом тоже похожи, не зря же он прячется от людей.

— Соня, ты что делаешь? — Марина вдруг замечает, что Соня открыла переноску и пытается ухватить котёнка за хвост. — Зачем трогаешь кошку?

— Потому что она же трогательная! — отвечает Соня.

— А тебе бы понравилось, если б тебя так трогали?

— Да! Можешь потрогать, — отзывается Соня и показывает язык.

— Тогда я приведу ее через пару часиков? — еще раз уточняет Марина. — А мы пока еще немного погуляем.

Снова киваю и захожу в подъезд. Внутри всё блеклое. Пару месяцев назад стены покрасили, но кажется, что краски выцвели еще до того, как их нанесли.

Поднимаюсь пешком на третий этаж (сорок две ступеньки) и открываю квартиру. Там сразу же забрасываю одежду в стирку и бегу в ванную. Кажется, что в опен-спейс кожа зудит даже от взглядов, и только прохладная вода помогает снять этот зуд.

С наслаждением приняв душ, расчесываю влажные волосы.

Скажу о себе плохое: наверное, я тщеславна. После душа, особенно в выходные, могу рассматривать себя в зеркало. В голову приходят очередные малодушные мысли: если Богдана не привлечет мой внутренний мир (он сочтет меня слишком глупой), его вполне может привлечь моя внешность.

Как-то я слышала обсуждения за спиной: некоторые люди считали меня красивой. Правда, на работе никогда такого не говорили. Там я старалась выглядеть невзрачно: носила серые вещи, закалывала волосы, надевала очки без диоптрий, красила губы (они у меня яркие) мертвенно-бледной помадой. Вообще, незаметной быть лучше — так проще жить. Но думаю, если б понадобилось, я могла бы привлечь внимание Богдана как женщина.