Не успела я подняться, как шаркавший зануда с плохо скрытым ликованием занял место за компьютером. Право же, на некоторых людей затяжная работа в зале рукописей действует преужасно.

Я отдала карточку с кодом библиотекарю и вернулась за свой стол, не забыв коснуться пакета ногой, дабы убедиться, что он не исчез. Мэри и Летиция… Если бы пришлось выбирать, я предпочла бы, чтобы меня звали Летицией, но на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. А может, ей просто надоело, что имя постоянно неправильно пишут?

Только вот… Я с прищуром взглянула на пустую подставку. Не разные ли это девицы? Желая тотчас развеять сомнения, я чуть дальше отодвинула ноутбук, освобождая место, и открыла документ, в который делала выписки из суссекских бумаг. Так и есть! Летти Олсуорси! Судя по всему, водила дружбу с леди Генриеттой Селвик. Не слишком тесную, уточнила я, просматривая записи о летних балах 1803 года. Очевидно, они были приятельницами, радовались всякой случайной встрече и, может, еще сблизились бы, сложись иначе обстоятельства. У меня было море таких друзей в колледже. А лондонский светский сезон в некотором роде все равно что студенческая жизнь… если не принимать в расчет учебу. И тут и там круг людей, объединенных одними интересами и событиями, и те и другие скрывают под маломальской общей культурой низменные потребности: мужчины стремятся затащить женщин в постель, женщины — привязать к себе мужчин узами брака. Точь-в-точь, почти никакой разницы.

Любопытное наблюдение, которое, впрочем, говорило лишь о моей проницательности и отнюдь не доказывало, что Летти Олсуорси, жившая в Лондоне в начале девятнадцатого века, была не той самой Мэри, которая могла писать Джеффри Пинчингдейл-Снайпу.

А с чего я взяла, что Мэри Олсуорси вообще была охотницей до писем?

За моей спиной остановилась тележка. Призракам, которые с завидным упорством вновь и вновь являются в читальные залы Британской библиотеки, на таких тележках развозят книги из недр хранилища. Сверив номер на карточке с цифрами на моем столе, библиотекарь протянул мне фолиант в линялом переплете, который явно знавал лучшие времена еще до побега Эдуарда VIII с миссис Симпсон.

Водрузив книжищу на подставку, я равнодушно открыла ее на первой странице. Раз уж заказала, нужно для приличия пролистать. Компьютер все равно занят, а нынешний пользователь из вредности не поспешит уступать мне место. Верно говорят: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Урок на будущее. Впрочем, к ленчу я наверняка о нем забуду.

В самом начале описывались ночные происшествия в лондонских ресторанах бурных двадцатых — тех людей, что меня интересовали, в те дни уже не было на свете. Подобные книги не раз попадали мне в руки — их составителей нимало не заботило, в какой последовательности будут изложены события и что к какому отнести разделу. Среди лечебных средств времен короля Эдуарда VII или назиданий из эпохи Стюартов ты мог запросто наткнуться на документы Средневековья. По-видимому, эти материалы попадали в библиотеку с чердаков старинных домов, хозяева которых только рады были избавиться от ненужного хлама. Согласно коду, что я выписала из компьютера, речь о Летиции Олсуорси шла на страницах с сорок восьмой по шестьдесят третью и еще на сто пятьдесят второй.

Нет, пожалуй, после ленча плюну на все и позвоню миссис Селвик-Олдерли…

Машинально открыв нужную страницу, я на миг замерла. К ней была прикреплена короткая записка всего в три строчки.

Послание вставили в фолиант много лет назад, однако я сразу увидела едва заметные полоски в местах сгибов — вертикальную и горизонтальную. Стало быть, и так весьма небольшой листок свернули вчетверо, дабы незаметно передать из рук в руки. Были и другие складки, из-за которых письмо лежало на странице не очень ровно. Видимо, его в сердцах смяли, а потом снова расправили. Мой взгляд приковала подпись.

Единственное слово. Фамилия.

Пинчингдейл.

Письмо написал тот самый лорд Пинчингдейл. Джеффри, никакой не Мармадьюк! Сомнений быть не могло. Напрочь забыв о мерзких любителях занимать библиотечные компьютеры, о планах на ленч и даже о том, как пояс шерстяных брюк врезается в талию, я поправила фолиант на подставке и, чуть наклонившись вперед, пробежала глазами таинственные строки, выведенные рукой лорда Пинчингдейла.

«Все готово. Неприметный экипаж будет ждать вас на заднем дворе в полночь…»

Летти Олсуорси проснулась и кромешной тьме.

В комнате властвовала ночь: воздух давил, не было видно ни зги. Летти напрягла сонные глаза — тщетно. Гардероб в углу темнел громадной подгорелой оладьей, что поднялась в сковороде на ребро и вот-вот выпрыгнет. Окно в противоположной стене пряталось за занавесями — сквозь дешевую материю не пробивалось ни лучика. Напротив кровати зиял пустой пещерой камин — черное пятно в царстве густых теней. В эту пору в доме не водилось и золы. Топить камин в июне — роскошь, какой Олсуорси не могли себя баловать.

Кругом владычествовали лишь темень да тишь.

Уткнувшись лицом в подушку, Летти рассудила: еще не утро. И удобнее улеглась в постели под сладкое потрескивание перьев. А раз еще не утро, стало быть, незачем подниматься. Можно свернуться калачиком на мягком матрасе, натянуть на плечи простыню, обняться с подушкой и снова уплыть в мир грез. Тяжелые веки, что почти сомкнулись, ничуть не возражали.

Однако что-то вновь ее разбудило.

Летти приподнялась на локтях; движение отдалось в висках ноющей болью — нет, просыпаться явно не время. Вытянув из-под спины растрепанную косу, она обвела комнату затуманенным взором. Всматриваться было почти не во что. В спаленке, кроме кровати, стояли лишь гардероб, шаткая тумбочка да стул, что некогда, должно быть, красовался в гостиной, но треснул и после неумелой починки потерял должный вид. Владелец заявил, что сдает «меблированные» комнаты, не уточнив, однако, что мебели в доме самая малость. Летти и не помышляла роптать. До жалоб ли было, когда из-за материной и сестриной страсти к шляпам и лентам с Бонд-стрит да слабости отца, что покупал всякую попадавшуюся на глаза книгу, денег и так не хватало? Было впору радоваться, что на время светского сезона они худо-бедно снова устроились в Лондоне. Сама Летти берегла до последнего каждый грош, которых теперь, увы, почти не оставалось.

В передней громко и жалобно захныкали кособокие дедовы часы, и в ушах зазвенело. Тут сквозь гнусавый вой послышался странный шум и треск, а вслед за ними — стук.

Летти, по-прежнему опираясь на подушку уже затекшими локтями, похолодела от страха.

Стукнули не часы. В тишине, воцарившейся после двенадцатого удара, она снова уловила те же звуки, а вместе с ними торопливые шаги. Кто-то рыскал по соседней комнате.

Грабители? Великое же их ждало разочарование! Драгоценности миссис Олсуорси дивно поблескивали в сиянии свечей, однако были всего-навсего недурной подделкой. А настоящие украшения давно ушли на нескончаемые домашние нужды. У сестры Летти, Мэри, правда, — пока не принесли очередной счет от мясника — еще оставалась пара сережек из жемчуга, а у самой Летти — два чудесных финифтевых браслета.