— И когда это должно произойти? — Кэтрин старалась абстрагироваться от этой темы, от мыслей о собственных перспективах, о своем будущем.

— Ну, — задумчиво произнес он и вздохнул как-то слишком тяжело, словно скверный актер, переоценивший собственные возможности. — В том-то вся и загвоздка…

Он не стал продолжать. Это была одна из немногих скверных привычек Декстера: он вечно вынуждал ее задавать вопросы, вместо того чтобы сразу давать ответы, которых, как он отлично знал, она ждала.

— Итак?

— Как можно скорее, — признался наконец он, будто под давлением, словно оратор, оберегающий себя от вероятности быть забросанным тухлыми яйцами и от последующих разгромных заметок в прессе.

— И что это значит?

— Что к концу месяца мы уже будем жить там. А мне, видимо, предварительно придется пару раз туда смотаться одному. Скажем, в этот понедельник.

У Кэтрин буквально отпала нижняя челюсть. События не просто свалились на нее совершенно неожиданно, они еще и неслись с бешеной скоростью. Мысли разбегались, она старалась сообразить, как уволиться с работы за столь короткий промежуток времени. Это будет трудно. И вызовет подозрения.

— Я понимаю, — сказал Декстер. — Все ужасно быстро. Но ведь такие деньги… Это требует некоторых жертв. А это разве жертва? Нам всего лишь нужно поскорее оказаться в Европе. И погляди сюда.

Он сунул руку в карман пиджака, достал лист бумаги весьма официального вида и расправил его на кухонной стойке. Вверху было крупно напечатано: «Наш бюджет в Люксембурге».

— Да и момент сейчас подходящий, — продолжал он извиняющимся тоном, все еще не объясняя, чем вызвана такая страшная спешка. Кэтрин еще долгое время не удастся понять ее причины. — Ведь школьные каникулы еще продолжаются, и мы успеем устроиться в Люксембурге, чтобы дети пошли в новую школу с начала учебного года.

— И что это будет за школа?

— С преподаванием на английском, — быстро произнес Декстер, словно заранее продумал ответы на любые вопросы. Да, он неплохо подготовился, прямо-таки по полной программе! И даже составил список предстоящих доходов и расходов. Экий романтик! — Причем платить за нее будет фирма.

— А это хорошая школа?

— По-моему, частный банковский капитал с самыми высокими доходами на планете способен позволить себе приличную школу. Или две.

— А вот от саркастических замечаний ты мог бы и воздержаться. Я задаю самые обычные вопросы насчет образования наших детей и будущего жилища. Конечно, это совсем незначительные моменты, маловажные.

— Извини.

Кэтрин позволила Декстеру несколько секунд помучиться угрызениями совести, прежде чем снова приступила к расспросам.

— И сколько мы будем жить в этом Люксембурге?

— Контракт на год. С продлением еще на один и с повышением зарплаты.

Она внимательно просмотрела его список, дошла до последней строки: чистые сбережения почти в двести тысяч за год. Чего? Евро? Долларов? Ладно, не важно.

— И что потом? — спросила Кэтрин, немного оттаяв при виде последней цифры. Она-то уже давно смирилась с мыслью, что они вечные банкроты и это навсегда. Но теперь все выглядело так, словно это «навсегда» наконец кончилось.

— Понятия не имею.

— Чудный ответ.

Он подошел к разваливающейся кухонной стойке и обнял Кэт сзади, сразу изменив тон разговора.

— Вот таким образом, Кэт, — сказал он, и она ощутила его горячее дыхание на шее. — Совсем иначе, чем мы себе представляли, но это так.

На самом деле именно так они себе и представляли свое будущее: начать новую жизнь за границей. Им казалось, что они многое пропустили, не получили неких важных и интересных впечатлений, и оба в силу тех или иных обстоятельств вечно пребывали в затруднениях, не возникавших в их беспечной юности. И теперь, ближе к сорока, они все еще жаждали получить недополученное, все еще считали это возможным. Или, скажем, никогда не позволяли себе думать, что это нереально.

— Мы справимся, — тихо сказал он, дыша ей в шею.

Она положила нож на доску. Прощай, оружие. Ничего, не в первый раз.

Они допоздна обсуждали этот вопрос, уже серьезно. Выпив перед этим вина. Или настолько серьезно, насколько были способны — поздняя ночь, оба слегка под мухой. И пришли к единому мнению: хотя оба не имеют ни малейшего понятия, насколько это трудно — переехать в другую страну, убраться вон из Вашингтона им будет легко.

— Но почему именно в Люксембург? — спросила она. Чужие страны в ее представлении выглядели, как Прованс или Умбрия, Лондон или Париж, может быть, как Прага, Будапешт или даже Стамбул. Романтические места, куда они — да и вообще все люди — хотели бы поехать. Люксембурга в этом списке не было, да и не только в этом. Никто не мечтает жить в Люксембурге.

— А ты, случайно, не знаешь, — спросила она, — на каком языке там говорят?

— Он называется люксембургским. Это диалект немецкого с французскими заимствованиями.

— Не может быть!

Он поцеловал ее в шею.

— Может. Но там говорят и на немецком, на французском и на английском. Это такое международное сообщество. Так что вовсе не нужно учить этот люксембургский диалект.

— У меня же рабочий язык испанский. И еще я год занималась французским. Но свободно говорю только по-испански.

— Не беспокойся. С языком никаких проблем не будет.

Он снова поцеловал ее, провел рукой по животу, потом чуть ниже и начал задирать ей подол. Дети были в гостях у своих друзей.

— Доверься мне.

Кэтрин видела их множество раз — в международных аэропортах, с горами дешевых чемоданов; эти лица со смешанным выражением беспокойства и обалдения, этих вымотанных, уснувших детишек, этих папаш, тискающих в ладонях пачки красных или зеленых паспортов, резко отличавшихся от американцев, чьи паспорта были синими.

Это были иммигранты, они вселялись в страну.

Она видела, как они вылетали из аэропорта в Мехико-Сити, приехав туда на автобусе из Морелии или Пуэблы, или же пересаживались там, прибыв авиарейсами из Кито или Гватемала-Сити. Она видела их в Париже, когда они прибывали туда из Дакара, Каира или Киншасы. Она встречала их в Манагуа и в Порт-о-Пренсе, в Каракасе и Боготе. Куда бы ее ни заносило, она видела, как они отъезжали.

И наблюдала их, прибывающих в Нью-Йорк и Лос-Анджелес, в Атланту и Вашингтон, в финале долгого и трудного пути, вымотанных, измученных, но еще задолго до конца своего эпического переезда.

А теперь она стала одной из них.

Отныне все это относилось и к ней — сейчас она сидела в аэропорту Франкфурта-на-Майне. Позади возвышалась гора из восьми огромных разномастных чемоданов. Она и раньше видала подобные гигантские вместилища и всегда удивлялась. Разве человеку в здравом уме придет в голову покупать такие неподъемные сундуки?! И вот теперь она знает ответ: придет тому, кто намерен упаковать все свое барахло, к тому же одним махом.