сделал сложную даже для самого себя паузу, — Ни единого. Мы нужны этим людям. Без нас они, увы, обречены на героическую смерть. — Я не стал уточнять, что на самом деле нужны были не столько мы, сколько я. Но ведь и в одиночку я обречён на провал.

— И какой же у нас план? — Уже не в первый раз поинтересовался он.

— Такой же, — Неопределённо пожал плечами я, — Выиграть сражение ещё до его начала.

— Ещё две недели.

— И что же?

— За две недели многое можно успеть, — Подметил он.

— Можно, — Согласился я, — Но не в масштабах этой армии, — Указал я рукой в сторону медленно выходящей из леса колонны, — Это в большинстве своём не воины. Крестьяне, ремесленники, торговцы — да. Но не воины.

— Ополчение, — Задумчиво протянул Генрих.

— Я считаю, что это крайняя мера. — Отмахнулся я в ответ.

— Почему же?

— Всё в этом мире, друг мой, в идеале должно стоять на своём месте. Рыба — в реке, птица — в небе, купец — за прилавком, крестьянин — в поле. Воевать же должны воины.

— Так ведь дорого выходит столько воинов держать! И ладно война, а когда мир?

— А когда мир — не платить воинам за службу, — Высказал я на первый взгляд бредовую идею.

— Так а на что же им жить-то тогда? — Предсказуемо спросил Майер.

— А в мирное время никто не запрещает им поле пахать, торговать, ремеслом заниматься.

— И чем же они будут отличаться от простых крестьян и кустарей?

— Тем, что во-первых это люди государственные и куда их царь направит — туда они и пойдут. А чтоб воинскую выучку не растерять — они, скажем, четыре раза в год, целую седмицу будут упражняться. Да не так, как мои гвардейцы, а ещё сильнее. В эту седмицу и конному бою их обучать будут, и пешему, и строевому, и потешные баталии разыгрывать. В общем всё, чтобы они оставались сильными, выносливыми и…

— Дисциплинированными? — Блеснул он новым для себя словом.

— Именно. Такая армия будет гнать взашей всех татар и на равных биться с западными крулями. Государство же при таком укладе цвести и пахнуть будет.

— А ты почем знаешь?

— Знаю Генрих, знаю. Да и логично это. Ведь ежели все воины будут при государе, то помещики нормально развернуться смогут. Ведь им не придётся верстаться на службу, выезжать подолгу с поместья своего. А воины эти в мирное время могут огромную пользу принести. Ну ты представь, если, скажем, десять тысяч взрослых, здоровых мужей будут пол года только пахать, да зерно сажать? Это ж сколько голодных ртов они закроют? А сколько золота принесут в казну, если их под ремесло какое подрядить? Вот то-то и оно, — Я стоял, смотря в даль и поглаживая своего жеребца. Генрих же стоял рядом, также любуясь видом и находясь в глубокой задумчивости, — Ну, по коням, друг мой. Нет никакого желания отстать от начала колонны.

Проезжая мимо десятка отдалённо напоминающих орудия агрегатов, я решил поинтересоваться на счёт нашей огневой мощи. Честно говоря, увиденное не вызывало уверенности. Артиллерия — бог войны, безусловно. Но в моём случае мне предстал скорее зародыш, мелкий божок, но никак не бог. Я не был большим спецом, но даже мой неопытный взгляд зацепил несколько деформаций на стволах, пару сколов и, по моему, одно орудие даже было откровенно кривым. Одно можно сказать точно — с такими пушками много не навоюешь.

— Эу, пушкари! — Я окликнул восседающих на одной из телег мужчин. Остальные шли своим ходом и только эти предпочли ехать в телеге вместе с ядрами и порохом.

— А, Александр! Видели, знаем! — Мне ответил бородатый мужичок. Своим приземистым ростом и плотным телом он напоминал гнома. Да ещё и борода эта. Нет, ну точно со страниц Толкина сбежал, не иначе, — Чего, интересно на пушки глянуть? — С ухмылкой спросил он.

— Да какие ж это пушки? Вон, эта вообще кривая, а на той вмятина. Вы как воевать-то собрались, друзья мои?

— Ну, понимаешь! — Он обиженно проворчал что-то невнятное и с обидой отвернулся.

— Ну ладно, не дуйся ты! Я ж и правда спросить хотел. Вас как звать-то, пушкари?

— Меня Федотом кличут, а вот этот оболтус, — Он отвесил оплеуху своему соседу, — Что решил тогда аж целый рубль супротив пятёрки Фёдора поставить — Аникей, — Второй скупо поздоровался, впрочем, не задерживая на мне своего внимания. Ага, значит проигравший. Ну что же ты так, аж целый рубль… Впрочем, проиграл и спасибо. Мне для моих целей и одного пушкаря хватит.

— Слушай, Федот, а сколько ядер у вас всего?

— Так э… — Он задумался, но спустя несколько секунд всё же выдал, — Пол сотни ровно.

— Всего лишь?! Так это ж пять ядер на пушку! Если они, конечно, эти пять выстрелов сделают и не развалятся.

— Эге-гей, ты пушочки-то не трогай. Добрые пушки, нормальные. А ядер достаточно. Их же чтобы все выстрелить — пол часа едва хватит!

— Вы что, ради одного выстрела больше шести минут готовитесь? — Я потихоньку начал вскипать.

— Ну это ежели без ветра, да всё хорошо пойдёт, — не понимая моего раздражения, заверил он.

— Уф, хорошо. Допустим. А пороха сколько при вас?

— Так ведь дюжину пудов взяли. Думаем, не много ли. Всё ж таки если рванёт, то…

— Чуть больше пуда на орудия, — Мрачно констатировал я.

— Ну да, — Вновь не поняв моего пессимизма подтвердил низкорослый пушкарь.

— Хорошо, — Вздохнув, сказал я, — А картечи много у вас?

— Чего? Какой такой «кар-течи»?

— Ну конечно! Вот чего так пороха мало! — Скорее взывая к небесам проворчал я, — Артиллеристы, мать вашу! Боги войны вы недоделанные. — Всего этого удивлённый пушкарь уже не слышал, поскольку я, ударив в быстрый галоп, уже нагонял авангард колонны.

Впереди меня уже ждал в задумчивости едущий Генрих. Похоже, мои слова произвели на него какое-то впечатление. Когда я подъехал ближе, он как из ступора вышел.

— Саша, я тут подумал. Так ежели так всё хорошо, чего ж раньше никто так не сделал?

— Всё, да не всё, — Неопределённо ответил я.

— Это как?

— А так. Понимаешь, истина-то она вот, считай на поверхности лежит. А многие её и не видят. Нет пока нужды в такой системе.

— Да-а. А ведь я прикинул, это ж сколько плюсов выходит! Ведь ежели все воины царю лично принадлежат, то и бунтов меньше должно стать.

— Не знаю, Генрих, — Пожал плечами я, — Я лишь высказал свои предположения. А как оно на деле будет — то я не ведаю, — После этих слов мы продолжили путь в молчании. Лишь