Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И волосы у неё были покрашены в жгуче–чёрный цвет.
Такие волосы бывают у японок: глянцево–чёрные.
Блестящие.
Как панцирь большого жука.
Я подумал, подойти к ней или нет, и решил, что не надо.
Ведь при виде меня она сразу вспомнит, как убирала моё детское говно.
И это воспоминание ей явно будет не в радость.
Вернувшись домой, я сообщил матушке, что видел Симбу, и мать сказала, что у той стало совсем плохо с головой и она завела роман а) с женатым мужчиной, б) намного старше её и в) ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мать твёрдо знает — он никогда не женится на Симбе.
— А ей это надо? — спросил папенька.
— Не знаю, — сказала матушка и добавила: — Но вообще–то это всем бывает надо!
А через два месяца Симба порезала себе вены, хотя не сильно.
У неё не хватило порезать их как следует.
И матушка пошла к ней в больницу, а вернувшись, сказала, что Симбе совсем плохо и она вообще не разговаривает.
Ни с кем.
— А чего ты хотела? — спросил папенька. — Чтобы она, лёжа на больничной койке, рассказывала тебе, как ей было хорошо, когда она пускала себе кровь?
— Ты дурак, — ответила матушка. — Она ведь мне сестра…
— Сумасшедшая сестра, — сказал отец, — всё–таки лучше, чем никого дома, так, по крайней мере, он будет под присмотром…
— Клиническим… — вставила мать.
— Всё равно каким! — воскликнул отец. — Мы сможем ей позвонить…
— Мы не сможем ей позвонить, — возразила мать, — у неё нет телефона. У неё нет ни телефона, ни пейджера, ни мобильника, у неё есть только интернет, так что придётся писать письма, а ты терпеть этого не можешь…
— Тогда вот сядь и напиши ей, — сказал отец, — прямо сейчас…
— О чём? — спросила мать.
— Боже! — взмолился отец. — О том, что нам надо уехать на две недели. И что Михаил не может ехать с нами. И что мы просим её, чтобы он это время у неё пожил, поняла?
— Моя сестра — сумасшедшая, — очень медленно, по слогам, произнесла мать, — и оставлять с ней своего сына…
— Ты хочешь, чтобы он остался один?
Я слез с подоконника и направился к компьютеру.
Препираться таким образом они могут очень долго.
Это такая игра у них, в слова.
Слово за слово, подача, ещё одно слово, ещё подача.
Я включил компьютер и запустил почтовую программу.
— Что писать? — спросил я.
Молчание было мне ответом, они даже не посмотрели в мою сторону.
Мать всё убеждала отца в том, что Симба — сумасшедшая, а мне хотелось добавить, что при этом ещё — и очень красивая сумасшедшая.
В тот сентябрьский день, когда я увидел её напротив «Макдональдса», она была шикарна.
Роскошна, потрясающа, обалденна!
А сейчас, с красными волосами, — ещё круче!
Я вызвал бланк письма и тупо посмотрел на незаполненное поле.
Адрес Симбы был в адресной книге, в этом я не сомневался.
Но какие выбрать слова, чтобы было похоже на то, как могла бы написать мать?
Конечно, две недели можно прожить и одному, но мне хотелось провести их рядом с Симбой.
И прежде всего потому, что она была ни на кого не похожа.
Мать это прекрасно знала, потому и называла её сумасшедшей.
Знал это и отец.
Она жила какой–то абсолютно особой жизнью, и дело даже не в том, что она постоянно перекрашивала волосы и полгода назад пыталась порезать себе вены, последнее, между прочим, совсем не оригинально.
Однако ещё с той поры, когда мы жили вместе, я сохранил ощущение, что она не просто не такая, как все.
Мне всегда казалось, что Симба знает нечто, о чём никто из нас не имеет представления.
Она редко говорила со мной — повторю, когда она ушла, мне было лет восемь–девять, так что говорить нам было не о чем.
Но я помню, как она смотрела вечерами в окно, и взгляд её то ли мутнел, то ли — устремлялся на оборотную сторону.
Хотя скорее всего это лишь мои галики.
Я не знаю, что такое оборотная сторона, и, может, матушка права и Симба просто — молодая сумасшедшая женщина.
Я просмотрел адресную книгу, адрес Симбы нашёлся быстро.
В поле «тема» я набрал «привет», постеснявшись что–либо добавить.
А потом начал письмо.
«Здравствуй, сестра! — написал я, невольно обернулся к родителям, они всё спорили, и я продолжил: — Так вышло, что мы с мужем получили внезапную возможность (я убежден, что маменька использовала бы именно такой оборот) уехать в отпуск, но проблема в том, с кем оставить Михаила. У него сейчас сложный возраст (это бы маменька написала непременно!), а уже начались каникулы, и одного его оставлять мне не хочется — не знаешь, что найдёшь дома по возвращении… Не могла бы ты согласиться на то, чтобы эти две недели он пожил у тебя?»
Я подписался матушкиным именем.
И отправил письмо.
— Нет! — сказала мать. — Я категорически против, мне проще вообще остаться дома, поезжай один…
— Ты устала, — сказал отец, — тебе надо отдохнуть, мы уже два года никуда не ездили, там море, там солнце и тепло…
— У нас тоже тепло, — возразила мать, — даже жарко, посмотри в окно!
За окном действительно было жарко, гора как бы двоилась в раскалённом мареве, над ней покачивался только что появившийся убывающий месяц, и — что самое странное — одновременно с месяцем на небе играли красные отблески заходящего солнца.
— Так жарко давно не было, — продолжала матушка, — а море…
— Ты ведь любишь плавать! — механически произнёс отец.
— Я не хочу оставлять его с Симбой! — взорвалась мать. — Из этого ничего хорошего не выйдет!
— Боже! — сказал отец. — Ты что, думаешь, что она его соблазнит?
И тут вдруг матушка засмеялась.
Только как–то нехорошо, нервно.
Она смеялась долго, и отец налил ей стакан воды.
Я на всякий случай зашёл в «Отправленные письма» и удалил то, что отправил Симбе.
Как говорится, от греха подальше.
Мать выпила воду и успокоилась.
— Я так не думаю, — сказала она. — Моя сестра пусть и сумасшедшая, но не извращенка! Просто — я боюсь!
И в этот момент компьютер подал голос.
Такое негромкое, мелодичное «блямк».
— Почта пришла, — спокойным тоном сказал я, — кто посмотрит?