начнем работать и станем ездить по шарику. Я, во всяком случае, об этом мечтаю! И вы, конечно, ко мне присоединитесь! Верно? Согласны?

— Олька, мы всегда знали, что ты отличный организатор не только комсомольцев, но и коммунистов и беспартийных! Коммунисты в будущем, а комсомольцы в моем лице согласны составить тебе компанию в путешествиях по стране и шарику.

— Галка ответила тебе от всех нас. К борьбе за дело боевых подруг 9 «А» класса 218-й школы будь готов!

— Всегда готов!

— А мы будем на полянке зачитывать отрывки из нашего литературного журнал?

— А как же. Еще предлагаю обсудить нашу новую комсогруппу совместную с мальчишками из 219-й школы.

— Про мальчишек не всем интересно. Я знаю, Олька к ним равнодушна.

— Конечно, Галка, я равнодушна. А что в них хорошего, поясни?

— Ну, не скажи, мне нравится Витька Лямин, он живет в доме Толстого, как раз напротив Мирки. Симпатичный парень, высокий, стройный…

— Подтверждаю, высокий, стройный и вежливый. Если попросишь помочь, не откажет.

— Ох, подумаешь, высокий! А на лице ум не просматривается.

— Это мы еще выясним. Во всяком случае, мы хоть нормально будем на мальчишек смотреть, а не как на музейные экспонаты!

Дискуссия про мальчишек была продолжена на полянке у Щучьего озера, куда мы довольно быстро добрались по длинной Озерной улице, которая шла мимо Комаровского кладбища. До этого, правда я показала подругам дом, где мы с Полиной Михайловной жили два лета, он не изменился с тех пор. Озеро оказалось в этот день довольно безлюдным, нам никто не мешал, маленькие дети не визжали, парни не играли рядом в волейбол, и вообще было тихо и благостно. Да и солнышко теплыми лучами грело юные стройные тела не совсем одетых дев.

— Все, девчонки, раскладывайте по тарелкам бутерброды и салат, а вы, Тамара и Нонночка, как самые высокие, вместо мальчишек разливайте напитки. Мама нам дала все-таки одну бутылочку с вином и разрешила ее выпить. Напиваться не будем.

— А помните, как мы встречали Новый год у Инны, пили в первый раз настоящее вино и закусывали любимой докторской колбасой?

— А потом, напившись, все легли на широченную Кочубеевскую кровать и мигом уснули…

— Зато самостоятельно без взрослых встретили Новый год.

— Ладно, крикухи. Предлагаю тост за организатора разных мероприятий, помнящую, что, где и когда надо делать! Ура!

— Только я бы добавила пожелание, чтобы Олька не обижала своими критическими замечаниями кое-кого кое-когда! Например, это она написала «Недругу»:

Она услужлива всегда, всегда сотрет с доски усердно,

Учителю глядит в глаза и поправляет всех примерно.

Урок немецкого идет. Кто вдруг забудет одно слово —

Она уж тут как тут, встает, ответит и садится снова.

А подсказать она боится, ведь будет же учитель злиться.

И потому она сидит, как сом в воде, и все молчит.

— Ладно, исправлюсь. Я уже работаю над собой. Но стишок-песенка про математичку Екатерину Леонидовну не мой, но, кажется, неплохой. Прочитаю по бумажке, а вы подпевайте.

Как у наших у ворот Катя песенки поет:

«Я ль не лучше всех, не красивей всех,

Не румяней всех, не кудрявей всех,

Не ловчее всех, не толстее всех?

Не я ль не люблю тройки?

Не я ли ставлю двойки?

Не меня ли все не любят?

Не меня ли ненавидят?

Меня!!!»

— Если уж пошли стишки про училок, то я прочитаю про историчку Лидию Ивановну:

Наша пуговка сердита: грязь кругом, окно открыто,

Парты вкривь и вкось стоят, стол уехал вдруг назад.

Ох, несчастный мы народ: Пуговка речу ведет.

Выпучив глаза и губы, Пуговка спешит сказать,

Что-де все Хламиде будет вынуждена рассказать.

Но теперь совсем другое — мы и все кругом у нас:

Только дверь она откроет, видит: тихо, чистый класс.

Форточку мы закрываем, не «пробрала» чтоб она.

(Любит, хитрая какая, когда Пуговка больна.)

Мы пальцами на тыкаем и гвоздочки не сдаем,

«Корчму» смехом не встречаем, слово Пуговке даем.

И в музее замечаний мы давно не получаем —

Обещанье мы сдержали — мы музей не посещали!

— Жалко, что Пуговку сменила молодая, но не такая яркая училка. Девчонки, вы ешьте, а то мне от мамы попадет. Ритка, комсорг, давай говори тост!

— Предлагаю выпить за учителей, все-таки они у нас неплохие.

— Пьем, закусываем, а я вам напомню фельетон из журнала про нашего рыжего физика Василия Ивановича, не забыли его?

Звонок. 8 «А» шумным потоком вливается в дверь кабинета. Раздается кашель, чиханье, всхлипывания. Кругом мгла: ничего не видно из-за дыма. Что такое? Дымовая завеса? Новый опыт? Или опять лопнула колба? Нет, просто «Барбаросса» пускает дым из носа. Из разных углов кабинета разносятся стоны: «Мооооожнооо открыыыть фооорточкуу?»

«Нельзя» — отвечает он, закуривая новую папиросу и начиная урок.

— Инночка, а еще ему был посвящен стишок:

Жил на свете Барбаросса,

Любил курить он папиросы,

Всегда вонял его кафтан,

А сам он был большой болван!

Любил он занижать отметки

И к стенкам ставить учениц,

И им, бедняжкам, закон Ленца

Не захотел он объяснить,

Но берегись, тиран вонючий!

Тебе не долго мучить нас!

Мы, Барбаросса, гад ползучий,

Из тебя сделаем «gut квас»!

— Ну, девчонки, все-таки Вася еще неплохой дядька. Не чета Ивану Михайловичу, согласны?

— Да, Иван любит повыпендриваться, чтобы мы с него глаз не сводили. Девчонки из десятого класса говорят, что у них он ведет себя так же. Пытается влюбить их в себя. Кажется, у него уже начался роман с одной ученицей.

— Тамарка, не может быть! Что она в нем нашла? Противный тип. Послушайте, что я про него написала в журнале:

Тиха украинская ночь. Сидит Иван на стуле в классе,

Своей дремоты превозмочь Иван не хочет.

Чуть трепещут черны Ивановы власы,

И глупых учениц умы и старый класс их озаряет.

И вот хохочут все кругом. Вдруг в классе шепот и смятенье.

Иван смеется, и кругом все замерли от возмущенья

И на оскал его глядят. А он души во всем не чает,

Что всех улыбкой восхищает. Он вызывает всех подряд.

Иван готов