Будущее

Капли дождя барабанят по крыше голубого Форда Мустанга, припаркованного напротив ворот Московской гимназии, они то стихают, то усиливаются, будто бы наказывая совершенно неуместную в этом времени машину, которая будто бы вырвалась прямиком из шестидесятых и попыталась затеряться в местности.

Окно слегка приоткрыто, и ледяной ветер с редкими наглыми каплями ударяет мне в лицо. Я курю — еле заметный дым пытается вырваться на свободу, поспешно сбегая в маленькую приоткрытую дверцу. Жаль, я не могу поступить точно так же, ведь для меня попросту не существует подобной дверцы.

Не затушив, я выбрасываю окурок на улицу и поднимаю окно — салон тут же отгораживается от внешнего мира, становится комфортно и как-то одиноко. Телефон молчит — я давно уже свыклась с мыслями, что совершенно никому не нужна. Да и мне, в принципе, никто не нужен тоже.

В магазин надо бы заехать. Хотя проще заказать доставку прямо сейчас, как раз всё привезут к моему возвращению, вот только мысли мои не материализуются — я задумчиво смотрю на окна гимназии. Опаздывает. Или я рано приехала?

Палец с простеньким, но ухоженным маникюром встречается с кнопкой на телефоне подобно соскучившейся паре, и экран оживает. Почти три.

Салон оживает моей любимой песней, и я невольно начинаю подпевать себе под нос, не сразу осознавая, как грусть настойчиво пробирается в мои лёгкие и ложится там в клубочек подобно пригревшемуся зверьку.

Двери гимназии открываются, и школьники выходят на улицу. Открываются зонты, похожие на огромные грибы, и дети прячутся под ними, прежде чем успевают намокнуть. Ближайшие к зданию деревья кажутся великанами, листья их дрожат и встревоженно шевелятся из-за ветра и проворных капель. Не смотря день, на улице темно, и небо, занесённое тучами, нависает над Москвой подобно жуткой мрачной пелене кошмаров.

Дети расходятся — я внимательно вглядываюсь в их лица, поправляя съехавшие на носу очки, но того, кто мне нужен, не замечаю. Лишь когда девчонки и мальчишки выходят за ворота и кучками направляются то к машинам, то к школьному автобусу, а кто и вовсе уходит в неизвестном направлении, я вижу знакомую фигуру. Настолько знакомую, что щемит сердце.

Парень с тёмными волосами появляется в дверях гимназии. Он медлит, пытаясь справиться с чёрным зонтом, но открыть его не успевает. Двое его спутников, выше ростом почти на целую, голову подходят к нему и что-то говорят. Парень смотрит на них, губы его беззвучно шевелятся. Три силуэта, огороженные пеленой дождя, кажутся нереальными, призрачными — я вглядываюсь в них и никак не могу понять, реальны ли они.

Они толкают его в плечо, смеются.

В эту же секунду меня охватывает неуправляемая ярость — я несколько раз протяжно сигналю, привлекая внимание ребят, и, не смотря на ливень, выхожу из машины. Ледяной дождь обрушивается на меня подобно звонкой пощёчине, застилая пеленой очки и нагло трогая открытые участки кожи: капли стекают по лбу, скапливаются в собранных в растрёпанный хвост белокурых волосах, майка облипает тело, и я даже не обращаю внимания на то, как тонут мои сланцы вместе с ногами в образовавшейся рядом с машиной лужей.

— Эй, вы! — кричу я, и мой звонкий пронзительный голос не может одолеть даже погода. — Я вам яйца поотрываю, засранцы, если не оставите его в покое! Как же вы меня достали!

Они смотрят на меня как олени в свете фар, а через секунду начинают смеяться. Один из них кричит:

— Ну, попробуйте, мама вас засудит! — гогочет парень.

— А я и ей тоже яйца оторву!

Уже собираюсь направиться к ним, чтобы осуществить угрозы в реальность, но парень неожиданно замахивается и ударяет одного из обидчиков зонтом прямо по лицу, второго пинает в колено, после чего стремительно бежит через дворик в сторону моей машины. Хулиганы не успевают прийти в себя — парень решительно дёргает на себя дверь и забирается на пассажирское сидение. Я следую его примеру, хлопаю дверью, подождав, пока мой пассажир пристегнётся, протираю очки и уезжаю прочь от этой проклятой гимназии.

— Прости, — слышу виноватый голос.

— За что? — не понимаю я, всё ещё пытаясь успокоить разыгравшуюся злость.

— За то, что ударил их.

Я хочу отругать его, сказать, что нельзя бить других людей, но вовремя одёргиваю себя. Давать сдачи и бить первым — совершенно разные вещи.

— И зачем ты это сделал? — злость медленно отступает.

Я сбавляю скорость и смахиваю со лба воду.

— Ты бы им и правда яйца оторвала!

Я фыркаю. Дворники истерично скользят по стеклу туда-сюда, не успевая смахивать воду, и мне приходится осторожничать, чтобы по глупости не попасть в аварию.

— Не стала бы я им их отрывать, — отмахиваюсь.

Я кошусь на сына. Его чёрные мокрые волосы забавно прилипают ко лбу, и он убирает их длинными тонкими пальцами. А серые глаза такие пронзительные, будто бы видят тебя насквозь, и, когда он смотрит на меня, я вспоминаю те далёкие моменты из прошлого, а, может быть, даже из моих снов, где точно такие же глаза пронзают меня насквозь своими испытывающими взглядами. И тогда я понимаю, что действительно скучаю по ним.

Мой сын уже такой большой, и с каждым годом всё сильнее и сильнее походит на своего отца.

— Тём, — отворачиваюсь. — Может, мне поговорить с учителем?

— Не надо, — тут же отвечает. Насупившись, пинает брошенный под ноги рюкзак. — Мне осталось немного. Я же хотел в следующем году переводиться, помнишь?

— Помню, — вздыхаю. — Для тебя это место слишком скучное, верное?

— Ага.

Подросток не смотрит на меня, тоскливо наблюдая за дождливой улицей. Я собираюсь поинтересоваться, как прошёл его день, но в связи с неприятной стычкой, произошедшей на моих глазах, понимаю, что не очень удачно.

Артём у меня тихий, сам себе на уме, но подростковый дух в нём чувствуется. В последнее время мы с ним редко разговариваем по душам, сын не любит откровенничать и предпочитает все проблемы решать самостоятельно. Какие-то подробности школьных будней или личной жизни от него уж точно не добьёшься, зато у Артёма есть цель: посвятить свою жизнь программированию и разработке различных игр и приложений. Ещё он увлекается компьютерной графикой, неплохо рисует на планшете и любит острую пиццу.

Его отец тоже её обожал.

— Хочешь, пиццу закажем? — предлагаю я.

— Хочу, — отзывается парень, продолжая смотреть в окно.

— Ладно. Можешь пока этим заняться. И закажи мне каких-нибудь салатов, да закуски. Я сегодня весь день не ела, ужасно проголодалась.

Артём ёрзает на сидении, доставая из кармана телефон и наконец-то отвлекаясь от собственных мыслей. Улыбнувшись, я ловким движением поправляю съехавшие по влажному носу очки.

— Как твоя статья? — тихо спрашивает сын.

— Почти дописала, — бодро киваю. — Всё утро на неё потратила, и если этот говнюк снова к чему-нибудь придерётся, я запихну её ему в задницу.