Ближе к полудню она очнулась, впервые в жизни не сумев досмотреть до конца свой сон.

– Диего, кто такая Иш-Чель? – спросила она, все еще в плену своих грез.

Лучась счастьем, будто она очень молодая бабушка, ее сестра Милагрос подошла к ней и объяснила, что Диего спит, а Иш-Чель – богиня луны, воды и врачевателей у древних майя, а значит, в ее обязанности входит оберегать беременность и роды.

– Ты ее уже видела? – спросила Хосефа.

– Как будто сотканная ангелами, – ответила Милагрос с категоричностью, которая так нравилась Хосефе еще с детства.

На четыре года старше ее, Милагрос подарила ей уверенность в себе, не свойственную их матери, и любовь всех братьев, так и не родившихся в их семье. Она была немного выше ростом и гораздо упрямее Хосефы. У нее были такие же высокие скулы и темная грива волос, она могла улыбаться как ангел и дрожать от ярости как тысяча чертей. Хосефа гордилась своим родством с ней. И хотя все считали их такими разными и не понимали, как они могли ладить, между сестрами существовал давний уговор, и они понимали друг друга с полувзгляда. У Милагрос тоже были глубоко посаженные любопытные глаза, но она не успокаивалась, пока не находила ответа на все свои вопросы, здесь и сейчас она хотела заглянуть во все самые удаленные уголки земли, рассеять все свои сомнения, когда те теснились в ее горле, не давая вздохнуть. Именно поэтому она отказала всем, кто хотел взять ее в жены. Если они не знали ответа на ее вопросы, так зачем же связывать с ними свою судьбу? Главной ее страстью была свобода, а самым любимым пороком – дерзость. Один презрительный взгляд ее глаз, сверкающих роковым блеском, сводил на нет любые аргументы. Она была начитанна, как очень немногие, и эрудированна, как никто другой вокруг. Ей нравилось дразнить мужчин, демонстрируя свои научные познания, и для нее было развлечением заучивать наизусть стихи и ставить перед собой все время новые задачи. Она терпеть не могла вышивать, но была просто волшебницей по части придумывания для себя нарядов и могла, перевесив пару картин, полностью изменить атмосферу комнаты. Она была резка в своих суждениях и критична к чужим, а также сдержанна в проявлении чувств. Легко расставалась со своим добром и могла заворожить кого угодно своими рассказами. Она никогда не скрывала особой привязанности к своей сестре Хосефе и только в ее присутствии могла сложить оружие. Милагрос и Диего Саури любила как брата только за то, что он влюбился в Хосефу с первого взгляда, и могла бы отдать за него жизнь, так же как и за сестру. Кроме того, она разделяла политические верования и фантазии своего зятя и защищала его от Хосефы, которая время от времени пускала в ход свой острый язычок, чтобы покритиковать мужа или воззвать к его благоразумию. В противоположность Хосефе, которая гармонично существовала в этом мире с его законами и предрассудками, Милагрос выходила из себя, если чужое мнение казалось ей неуважительным или не очень разумным. Она никогда не упускала случая ввязаться в идейный спор о Боге, религии, вере, абсолюте и других рискованных темах.

Хосефа смотрела со своей постели, как она подошла к кроватке, где спала ее дочь.

– Судя по дате и часу рождения, твоя дочь – Водолей под сильным влиянием Девы, – сказала Милагрос. – Это означает, что она будет страстной и нежной и в ее жизни будет поровну радостей и печалей.

– Я хочу только, чтобы она была счастлива, – мечтательно сказала Хосефа.

– Она будет очень счастлива, ее жизнь будет освещать прибывающая луна, как в момент рождения. В этом месяце на небе царят Большая Медведица, Волосы Вероники, Процион, Канопус, Сириус, Альдебаран, Эриданская Южная Рыба, Северная Корона, Андромеда, Персей, Алголь и Кассиопея.

– А может, свет стольких звезд сделает ее разумной женщиной, всем сердцем любящей жизнь и умеющей властвовать собой?

– И не только это, – сказала Милагрос, заглянув под прозрачный полог колыбели.

Хосефа попросила ее прочитать заклинание, которое произносилось над всеми женщинами их семьи сразу после рождения.

Милагрос согласилась исполнить эту традицию, чтобы окончательно и по всем правилам вступить в права крестной матери. Она положила руку на голову своей племянницы и произнесла:

– Тебе, девочка, что спишь под защитой Божьей, я желаю никогда не проигрывать, идти по жизни, взяв в ближайшие союзники терпение, познать радость великодушия и душевного покоя тех, кто ничего не ждет, справиться со своим горем и уметь поддержать в беде ближнего. Желаю тебе иметь незамутненный взор, благоразумный рот, чуткий нос, уши, закрытые для сплетен, уместные и недолгие слезы, веру в вечную жизнь и покой, который дает эта вера.

– Аминь! – закончила Хосефа и заплакала.

– А теперь можно мне добавить от себя? – спросила Милагрос.

Она была больше чем просто красивая женщина, потому что могла одеваться как на картинке из «Модного обозрения» и носить самые изящные шляпки от мадам Берт Мансо и одновременно имела в своем гардеробе такую коллекцию индейских женских рубашек с вышивкой, что любая бы позавидовала. Она надевала их в торжественных случаях и гордо шествовала по улице: волосы, заплетенные в косы, и рубашка словно разноцветное знамя. Так она была одета в то утро, и Хосефа, бросив на нее восхищенный взгляд, попросила ее продолжать.

– Девочка, – сказала Милагрос торжественно, как жрица, – желаю тебе безумств, смелости, желаний, нетерпения. Желаю тебе удачи в любви и боли одиночества. Желаю тебе любви к кометам, воде и мужчинам. Желаю тебе ума и находчивости. Желаю тебе иметь любопытный взгляд, нос, помнящий запахи, рот, умеющий улыбаться и проклинать, нестареющие ноги, плач, возвращающий силу духа. Желаю тебе чувствовать время, как его чувствуют звезды, быть стойкой, как муравьи, уметь сомневаться, как храмы. Желаю тебе верить приметам, голосам из загробного мира, словам искателей приключений, спокойствию людей, забывших свое предназначение, силе своих воспоминаний и будущему как обещанию всего, что с тобой еще не произошло. Аминь!

– Аминь! – повторила за ней Хосефа, благословив добрые побуждения и силу воображения сестры.

Под защитой этих заклинаний своей крестной матери Эмилия ела и спала, наслаждаясь первыми месяцами жизни. Отец не рассказывал ей всех газетных ужасов, но каждое утро рассуждал с ней о событиях в мире, о том, что его тревожило или огорчало, обо всех неожиданностях, уверенный, что ее это волнует так же, как и его.

Хосефа уверяла, что девочка еще слишком мала, чтобы интересоваться созданием лейбористской партии в Англии, аннексией Гавайского архипелага Соединенными Штатами, гибелью урожая и падежом скота по всей территории страны. Она ругала мужа, считая, что он нагоняет тоску на ребенка своими рассказами о запрете на бой быков, о том, как не нужно переизбирать губернаторов, или о том, как тратятся сто тысяч песо в месяц на никому не нужные работы по осушению Мексиканской долины. На что Диего возражал, будто она наносит гораздо больший вред, говоря с ней об Англии Шарлотты Бронте и читая ей вслух «Шерли[7]».