то определённо «непременно без стеснений», Маршал наконец-то вырвался на свободу. Шаталин же, только лишь за столичным гостем захлопнулась дверь участка, всю благость с лица прибрал, посмотрел сурово на Афанасия Фаддеевича:

– Ну?! Опять чего набедокурил, пьянчуга кабацкая? Сколько раз я тебя упреждал: не прекратишь вино хлестать – околеешь под забором! Ей богу, Афонька, перестану я тебе потакать, хоть ты мне и свойственник! Сестру мою в могилу свёл, и меня тако же хочешь? Где опять обмишурился?

Во время всей этой отповеди Северский, подобно черепахе, втягивал медленно голову в плечи и так в том преуспел, что к финальному вопросу почти касался ушами ворота сюртука.

– Ей-ей, Саввушка, уже два дня в рот не брал. Я… – Афанасий Фаддеевич запнулся, замялся, посмотрел на захлопнувшуюся за Маршалом дверь. – А где ж этот господин жительствует? Мне, признаться, любопытно… Думал, к тебе, а если тут вон кто, из самой столицы… Мне для роли… И тебя бы не отвлекал от службы. Может, разузнаешь мне адресочек? Я уж по-простому бы к нему, коль уж ты нас представил, а тебе бы глаза и не застил, а?

Шаталин с подозрением посмотрел на родственника, но допытываться не стал, а степенно ответил:

– И разузнавать нечего. Я в своём городе обо всех всё знаю, даже если кто ещё и подумать не успел. На Торговой он квартирует, дом генеральши Срешневой.

– Вот спасибочки, Саввушка, – снова забубнил Северский. – Не буду тебя более отвлекать. Машеньке кланяйся.

И бочком, бочком попятился, нащупал спиной дверь и выскочил на улицу.

***

А Константин же Павлович в продолжение своего неожиданного вояжа направился в больницу – там он быстро переговорил с врачом, проводившим вскрытие, и осмотрел вместе с ним покойного. Уже уходя, обронил:

– Верно ли, доктор, что крови было мало?

– Крови? – переспросил тот, натягивая на голову убитого Бондарева простыню. – Вы знаете, да. На удивление, почти что и не было. Даже странно для такого ранения.

– А вот тут, на щеке, не синяк ли? Прижизненный или нет?

– Сложно сказать. Может, уже и тление началось. Я, по совести говоря, на лицо-то особо и не смотрел.

Последней точкой маршрута Константина Павловича оказался особняк уездного предводителя дворянства. Но входить в приёмную он не стал, а обмолвился парой слов со скучавшим у дверей привратником. Удовлетворённо кивнув головой на его бурчание, Маршал сунул в протянутую руку рубль, взял извозчика и поехал домой, щурясь на медленно спускающееся к горизонту солнце.

***

Зина вытерпела до конца обеда, хотя видно было, что загадочное исчезновение мужа её заинтриговало. Но лишь подали кофе, она, дав мужу сделать глоток, выпалила:

– Рассказывай! Немедленно! Я вся как на иголках полдня!

Константин Павлович с сожалением посмотрел на дымящуюся чашку, отставил её и самым подробным образом пересказал супруге и события дня, и грустное происшествие, послужившее им причиной, благоразумно обойдя стороной некоторые анатомические подробности. Зато, повествуя о разговоре в доме Заусайлова, хлопнул себя по лбу, полез в карман, достал свёрнутую в четверо записку от Нины Антоновны Ильиной. Супруги склонились над листком. Послание было очень лаконичным: «Сегодня в десять в парке. В беседке, что у пруда с лебедями».

***

Городской парк, который так расхваливали в утренней газете, произвёл на Константина Павловича двойственное впечатление. С одной стороны, всё ухожено, трава аккуратно пострижена, дорожки посыпаны битым камнем, фонтаны журчали умиротворяюще, а деревья жаркими летними днями, надо полагать, дарили прогуливающимся блаженную прохладную тень. Но, с другой стороны, очень уж всё было прилизано, причёсано, приглажено. А хруст каменного песка под ногами через пять минут начал раздражать – будто по рыбным скелетам идёшь.

Искомая беседка находилась в самом дальнем от входа углу сада. Лебедей уже видно не было, солнце еле-еле пробивалось сквозь стволы деревьев, местами подкрашивая воду багрянцем. Константин Павлович сел на скамеечку, закурил, посмотрел на часы – до десяти оставалось пять минут. Достал свою записную книжечку, поймал пятно солнечного света, перечитал дневные записи. Снова посмотрел на часы – четверть одиннадцатого. Спрятал блокнот, поднялся, обошёл беседку. Дорожка вела дальше, вглубь зарослей сирени – судя по направлению, к дому Заусайлова. Прямо за благоухающими кустами оказался высокий забор с запертой калиткой, а поверх плотно подогнанных досок торчала крыша знакомого особняка – меценат и елецкий благодетель имел свой собственный вход в парк. Константин Павлович оглянулся, не видит ли кто, подпрыгнул, ухватился за край дощатой стены, подтянулся, быстро осмотрел пустой двор – и спрыгнул уже с другой стороны, присел на корточки, ещё раз осмотрелся. Бесшумно пересёк двор, прижался к стене одноэтажного домика – Ильин говорил, что квартирует с семьёй во флигеле, следовательно, и Нину Антоновну логично было искать там же. В густеющих сумерках тёмно-серый костюм практически слился со штукатуркой, лишь белые воротнички сорочки немного демаскировали бывшего полицейского. К счастью, свидетелей этого странного поведения господина Маршала не было, иначе, конечно, скандала было бы сложно избежать.

Немного подождав, Константин Павлович начал медленный обход дома. Окна ещё не заперли на ночь, поэтому особой нужды заглядывать в них не было, можно было просто слушать. Первая же комната отозвалась довольно тревожными звуками: кто-то тихонько всхлипывал и что-то бормотал. Достав из кармана маленькое зеркальце, Константин Павлович настроил себе обзор. Плакала немолодая женщина, а бормотание, судя по молитвенно сложенным рукам, было разговором со всевышним. Слов было не разобрать, потому Маршал двинулся дальше. Следующее окно молчало, лишь тюлевые занавески с лёгким шелестом касались подоконника. Зеркало тоже никакого дополнительного движения не обнаружило. Чуть помедлив, Константин Павлович аккуратно взялся за жестяной карниз, наступил одной ногой на цокольный пояс, заглянул в комнату. Это был кабинет хозяина: бухгалтерская конторка со счётами, стол, пара венских стульев да портрет императора. Сам хозяин отсутствовал. Бесшумно спрыгнув на отмостку, Маршал продолжил свою разведку. Свернул за угол, посмотрел на очередное окно. Закрыто, света нет. Снова пришлось лезть на цоколь. Шторы были задвинуты, но не очень плотно: видно было кровать с пирамидой подушек, пуфик с ситцевой обивкой и половину распахнутого шкафа, из которого выглядывало платье. В таком, а, скорее всего, именно в нём, сегодня днём была Нина Антоновна. Стало быть, дома её нет. Для верности заглянув в последнее окно (там оказалась совсем крошечная столовая), Константин Павлович собрался было совершить обратный манёвр, примеряясь к расстоянию, разделявшему его и калитку в парк, как тишину майского вечера нарушил автомобильный клаксон – кто-то требовательно гудел у ворот усадьбы. Быстро переместившись за дощатый сарай, примыкавший почти вплотную к забору парка, Маршал снова опустился на корточки и затаился.

Во двор въехал тот самый чёрный автомобиль, на котором утром Маршала возил Ильин, осветил спасительную калитку одинокой фарой. В этот раз из-за руля выскочил сам Заусайлов, крикнул подбежавшему от ворот лакею:

– Вымыть начисто. Да утра не жди, прямо сейчас чтоб! Тихон! И фару поменяй!

– Ох ты ж, – запричитал слуга. – Это чего ж такое-то приключилось, Алексан Николаич?

– Собак расплодилось, чтоб их.

Посмотрел на тёмные окна флигеля:

– Что ж, Антон Савельевич ещё не вернулся?

– Никак нет. Как Нину Антоновну увезли, так и не было ещё.

– Странно. Дарья Кирилловна что?

– Заперлись и плачут.

– Понятно. Хорошо, занимайся.

Ещё с четверть часа во дворе была суета. Хлопнул дверью Заусайлов, загорелся свет во втором этаже, замелькали тени. С ведром вокруг машины бегал Тихон, причитая над разбитой фарой. Улучив момент, когда тот скрылся в гараже, Константин Павлович быстро перемахнул через забор и спустя полчаса уже поднимался по ступеням дома генеральши Стрешневой.

Зина ещё не спала – ну да этого Маршал и не ожидал, был уверен, что жена не захочет ждать новостей до утра. Услышав, что встреча не состоялась, она разочаровано надула губки и протянула мужу записку:

– Вот. Ещё одно рандеву, которое у тебя сегодня не случилось. Заходил тот самый артист, которого ты днём в участке видел.