Именно поэтому сейчас он забрасывал господина мэра вопросами, не давая опомниться и сочинить что-то удобоваримое.

— Он… Этот Ханзи… его, того, к нам прислали, — сбивчиво объяснял господин Нарви, запыхавшийся от быстрой ходьбы.

— Зачем? — удивился Эринг. — Создавать ансамбль песни и пляски?

Ирония понятна: кочевые племена орков промышляли гаданием, уличными представлениями, а также воровством и прочими малопочтенными занятиями. У нас эти дети степей и пустынь не водились, разве что заезжали ненадолго.

Ледяные драконы и хель — истинные хозяева Хельхейма — южан не любили.

Когда двести лет назад прогремел Рагнарек, предсказанный конец света, девять миров Иггдрасиля должны были погибнуть и родиться вновь. Вместо этого они смешались — хаотично, без какой-либо системы. Разным расам пришлось учиться жить вместе.

Теперь в Хельхейме, на севере нового мира, худо-бедно уживаются три расы: люди, ледяные драконы и хель, потомки богини смерти. Причем мы, люди, здесь на правах бедных родственников.

— Не-а, — мотнул головой мэр. Сквозь редкие седые волосы просвечивала розоватая кожа. — Нам, того, его агрономом прислали! Вроде как идейка у него была, как на даже самой плохой почве, того, урожай годный вырастить. Ну и хлопок он у нас вырастил вон. И хотел, того, на том проклятом месте попробовать вроде. У него, того, еще от хель письмецо было!

Амунди от неожиданности споткнулся, а я хмыкнула.

Это был весьма нетипичный орк, раз откололся от своих и нашел общий язык с ледяными великанами.

— Вы ничего не путаете? — уточнил Эринг, остановившись. И вперил в несчастного мэра испытующий взор.

— Нет-нет, господин инспектор, — окончательно перепугавшись, замотал головой мэр. — Я того, как на духу!

От дальнейшего измывательства над господином Нарви меня отвлекли. Нас нагнал мальчишка, который раньше сторожил труп. Он подергал меня за рукав — осторожно, словно боясь обжечься.

— Что? — тихо спросила я. — Ты хочешь мне что-то сказать?

Темные глазенки поблескивали от любопытства. Паренек переступил босыми ногами и выпалил:

— А вы правда, это, мертвяками командуете?!

Ах, сколько ужаса и восторга!

— Не совсем, — возразила я. Увидела разочарование на чумазой мордашке и уточнила: — Однако кое-что умею.

Малец просиял.

— Ух ты! Тогда, это, я побежал!

И рванул к Мердаль, только пыль взвилась.

* * *

В поселке Эринг поинтересовался у господина Нарви:

— Где у вас самый холодный погреб?

— Э-э-э, — протянул мэр, ошарашенный неожиданным вопросом. — У меня хороший. А вам-то, того, зачем?!

Судя по взгляду господина Нарви, он подозревал, что Эринг немедленно затеет обыск (а заодно снимет пробу с солений и колбас). Впрочем, инспектор уже замордовал мэра настолько, что тот готов был предложить хоть целый окорок, лишь бы от него отстали.

— Надо же труп куда-то девать, — пояснил Эринг и любезно придержал за локоток мэра, пошатнувшегося от такого известия.

— Но-но-но! — пролепетал господин Нарви, позеленев не хуже означенного трупа.

— Сами посудите, по такой жаре он быстро начнет разлагаться, — продолжил Эринг с милой непосредственностью, будто не замечая предобморочного состояния собеседника. — А уедем мы, самое раннее, завтра, так что…

— Эринг! — вмешалась я. — Почему только завтра? Я хочу домой!

Он обернулся и попросил:

— Регина, не кипятись. Я же должен провести неотложные следственные действия.

— Не кипятись?! — переспросила я, с трудом глотая рвущееся с языка ругательство. — Ты можешь остаться здесь сам, а констебль отвезет меня и материал в город.

— Амунди мне нужен, — развел руками этот подлец, заманивший несчастную девушку в глушь. — Ну, прогуляешься немного, молока парного попьешь… — он запнулся, кажется, лихорадочно соображая, чем еще можно заниматься в деревне. Потом нашелся: — Можешь еще цветов нарвать.

— Спасибо за разрешение! — едко ответила я. Жаль, не умею водить автомобиль. В патриархальном Хельхейме женщина за рулем все еще считалась вызовом общественному мнению. — Кстати, я не взяла вещи.

Лицо Эринга сделалось страдальческим.

— Господин Нарви, вы не могли бы обеспечить госпожу Проводника мертвых всем необходимым?

— Да-да-да, — мелко закивал разом вспотевший мэр. — Моя жена, того, обо всем позаботится! Вон мой дом, не побрезгуйте!

Он махнул рукой, указывая на добротное беленое строение.

— Вот видишь, все легко решилось! — широко улыбнулся мне Эринг, и в его серых глазах буквально плескались чистосердечие и наивность.

— Хм, — только и ответила я, мысленно обрушивая на его темно-русую голову громы, молнии и краниотом заодно.

И вдруг заметила того самого мальца, подглядывающего из дома мэра.

Я действительно найду, чем заняться. И очень надеюсь, что Эрингу это не понравится.

* * *

Супруга мэра, госпожа Анхильд, оказалась под стать мужу: румяная, круглолицая, с пышной сдобной фигурой. В их доме пахло ванилью, дрожжевым духом и топленым молоком. А чистота такая, что можно делать операцию прямо на кухонном столе.

— Садитесь! — скомандовала она властно, указав на резной деревянный стул, явное проявление достатка. В Хельхейме такая мебель не дешева.

— Благодарю, — вежливо произнесла я.

— У нас ночевать будете! — продолжила хозяйка тем же приказным тоном.

Я только хмыкнула и украдкой огляделась. Мальчишка явно притаился в смежной комнате, дверь в которую была чуточку приоткрыта.

— Спасибо за приют, — ответила я. — Надеюсь, это не понадобится.

— Как так? — впервые на лице ее мелькнула тень неуверенности.

— Хотелось бы, чтобы убийцу поймали еще до вечера, — от всей души произнесла я и сглотнула слюну. От вкусных запахов — поджаристый лук, сдоба, мясная подливка — у меня заурчало в животе. Стараниями Эринга я осталась без завтрака, а время уже перевалило за полдень.

— Не-а! — не выдержал мальчишка из-за двери. — Не поймает, зуб даю!

— А ну, цыц, Агнар! — прикрикнула госпожа Анхильд. — Я кому сказала не высовываться? Не слушайте его, госпожа! За стол садитесь, я сейчас обед накрою!

— Как любопытно, — протянула я. Под моим взглядом на щеках засуетившейся хозяйки вспыхнул бурачный румянец, и она поспешно отвернулась. — Агнар, можно тебя на минутку?

— Не слушайте его, госпожа! — повторила госпожа Анхильд, снова и снова вытирая руки расшитым полотенцем. — Племянник это мой, слабоумный!

Глупо, живой и любознательный подросток точно дурачком не был.