Казалось, на город опустился невидимый молот, и оба, не сговариваясь, не понимая еще, что произошло, бросились к лестнице, забыв о своих удочках.

Тучи над городом медленно закручивались в спираль, словно небо собиралось завернуть их в смерч, американское торнадо, еще одно заокеанское бедствие, которого отродясь не видели в Москве.

— Похоже, начинается буря! Я заберу твои удочки. Давай в метро, здесь недалеко.

— А как же ты?

— Меня в моем подземелье не достанет никакая буря.

Дождь, до сих пор едва накрапывавший, словно желая подтвердить слова Алексея, хлынул неудержимым потоком, и пока Сергей перебегал улицу, он промок до нитки.

Станция оказалась неожиданно пустынной, обычно в этот час у касс всегда толпился народ… Что-то все же произошло, что-то более значительное, чем эта странная буря и непривычный утренний ливень.

Даже сквозь бетонные стены и многометровый слой земли, отделявшие его теперь от неба, он чувствовал огромную прореху, образовавшуюся над Москвой. Он не знал ей названия, но есть бедствия настолько значительные и явные, что они не нуждаются даже в названии…

Сергей стоял у самого края платформы метрополитена. Был обычный час пик обычного трудового дня, который почему-то все никак не мог начаться. Но вот что-то сдвинулось с места, словно кто-то наконец отпустил пружину гигантских невидимых часов.

На платформу сплошным потоком двинулись спешащие на работу люди. И, как это иногда бывает в метро, Сергей никого не видел, лишь спиной ощущая жаркое дыхание и движение толпы. Он почему-то боялся обернуться, словно ждал, что знакомая станция метрополитена за его спиной исчезнет, растворится в ядовитом тумане, хлынувшем на город из распоротой в небе дыры.

С грохотом подошел поезд. Сергею повезло: дверь вагона оказалась напротив него, и как только она распахнулась, он механически, не раздумывая, шагнул внутрь.

Почти сразу же дверь за его спиной с мягким шипением захлопнулась, и лишь после этого он понял, что очутился один в совершенно пустом вагоне.

В первую секунду он растерялся, но почти сразу успокоил себя. Поезд, скорей всего, шел в депо. Странно, конечно, что он не увидел сигнала, запрещающего посадку, к тому же, насколько он помнил, в таких случаях кондуктор обязательно проверяет вагоны, а по радио несколько раз предупреждают о том, что посадки на поезд не будет…

Как бы там ни было, теперь придется ждать станцию… только неизвестно, какую. Выгрузившие пассажиров поезда, направляемые в депо, как правило, не останавливались.

За окном мелькнули сполохи платформенных огней, но сердитое гудение моторов под полом вагона лишь перешло на новую басовитую ноту. Не замедлив скорости, поезд промчался сквозь следующую станцию, подтвердив худшие опасения Сергея. Остановок больше не будет.

Самым непонятным во всей этой истории было то, что в вагон вошел он один. На перроне, за его спиной, стояли нетерпеливые, спешащие на работу люди, и все же в этот поезд ухитрился войти только он.

Правда, двери сразу же закрылись, как только он переступил порог, но не настолько же быстро, чтобы вслед за ним не успел проскользнуть ни один человек. Наверно, все же был какой-то сигнал, оповещающий о том, что посадка отменена, сигнал, которого не заметит только он.

Это предположение хоть как-то объясняло нелепую и странную ситуацию, в которой он теперь очутился. Сергей прижался лбом к стеклу двери, стараясь рассмотреть название очередной станции, но поезд шел так быстро, что это ему не удалось.

За окном все слилось в сплошную размытую ленту, а грохот колес на стыках превратился в рокочущий гул. Скорость была слишком велика для обычного поезда. В конце концов Сергей вынужден был признать, что она слишком велика вообще для всякого поезда. И едва эта мысль проникла в сознание, он почувствовал у себя на спине холодные, липкие пальцы страха.

Посторонний звук, идущий изнутри вагона и не имеющий отношения к движению, поддержал этот страх. Сергей резко обернулся. На противоположной стороне вагона, у двери, спиной к нему, стоял мальчик. Сергей мог бы поклясться, что, когда он вошел в вагон, здесь никого не было. Вагон был пуст, абсолютно пуст, и вот теперь этот мальчик… Поезд ни на секунду не замедлял ход, как здесь очутился ребенок?

Он не мог его не заметить! Ведь именно полное отсутствие людей внутри вагона так поразило Сергея в первый момент.

Конечно, есть дверь, соединяющая вагоны, у машиниста должен быть от нее ключ… Но при чем тут этот мальчик? Сергей пытался успокоить себя, но не верил ни одному слову, услужливо подсунутому сознанием, потому что знал теперь совершенно точно — происходящее с ним вышло за рамки повседневности. Вырвалось из цепи будничных и обязательных событий и теперь летит куда-то в тартарары, вместе с этим чертовым поездом и с ним самим…

Стараясь унять бешеный стук сердца, Сергей несколько секунд молча разглядывал спину своего нежданного попутчика.

Мальчик как мальчик, ничего в нем не было необычного. В нейлоновой курточке, в потертых штанах, в ботинках на желтой микропорке… Разве что большая яркая коробка у него в руках выглядела немного странно, возможно, потому, что казалась слишком нарядной для этого летевшего в никуда поезда.

Как и большинство детей, этот неизвестно откуда появившийся мальчик не мог долго оставаться неподвижным. Он притоптывал ногой в такт движению, постукивал по стеклу и неожиданно, на какую-то долю секунды, обернулся.

Почти сразу же мальчишка принял прежнюю позу, неподвижно и равнодушно уткнувшись в стекло вагонной двери, обращенное в грохочущую мрачную черноту туннеля.

Но и этого краткого мгновения оказалось достаточно, чтобы страх, добравшийся до самого сердца Сергея, превратился в настоящий безмерный ужас, потому что он узнал этого мальчишку и с безжалостной, безоговорочной определенностью понял, что его не может быть в этом вагоне.

Казалось, немыслимая ситуация, странное молчание двух людей в пустом вагоне под грохот колес несущегося в неизвестность поезда длятся бесконечно. Казалось, само время застыло, остановилось в некой тягучей неопределенности. Сергею показалось, что теперь он вспоминает и этот вагон… Пестрый плакат на противоположной стене… Вот уже лет двадцать в метро не вешают таких плакатов… Царапину на соседнем сиденье, грязный, затоптанный пол, брызги извести на стекле у себя за спиной… Теперь, наконец, он увидел этот вагон весь, целиком, таким, каким тот был двадцать лет тому назад. Вагон у него на глазах продолжал изменяться, следуя за изгибами его памяти, приобретая все более неопрятный и угрожающий вид.

Словно где-то, в неведомой Сергею части мира, хранился в неприкосновенности кусочек его далекого прошлого, словно кто-то заморозил и остановил время в этом вагоне, специально для того, чтобы двадцать лет спустя он, Сергей Трофимов, подававший надежды молодой аспирант, ставший московским дворником, сумел вновь заглянуть в тот миг своего прошлого, когда он навсегда расстался со своим лучшим другом из такого далекого теперь детства.