— Молодец! — Юферов удовлетворенно кивнул. — Шпаришь, будто с листа читаешь. А ведь, насколько я помню, наставление по стрелковому делу всего один раз читал?

— Да, — Григорий поморщился, опять губа треснула. — Но у меня память хорошая.

— Серьезно? — заинтересованно уставился на него старшина. — Может, и прошлую жизнь вспомнил?

Экспат мысленно выругал себя за длинный язык. Ну вот кто просил хвастаться?

— Извините, — он покаянно вздохнул. — Пока не вспомнил. Так, обрывки какие-то.

— Ну так напрягись!

— Ага, только смотри, чтобы штаны не порвались! — мгновенно прокомментировал кто-то из красноармейцев с ехидной ухмылкой. Над поляной прогремел взрыв хохота.

Григорий не обиделся. Он прекрасно понимал, что окружавшим его людям нужна эмоциональная разрядка. Затянувшееся путешествие по вражеским тылам, где в любую секунду тебя может подстеречь немецкая пуля, без возможности нормально отдохнуть, поесть, согреться, кого хочешь вымотает.

В принципе, отцы-командиры абсолютно правильно уловили тот факт, что маленький отряд все больше превращается в кучку павших духом людей, апатично переставляющих ноги и вяло реагирующих на приказы. Участились случаи дезертирства — почти каждое утро вновь назначенные отделенные командиры рапортовали об исчезновении того или иного бойца.

А еще жутко выматывал противный нудный осенний дождь. На привалах все старались подобраться поближе к огню и хоть как-то просушить обмундирование. А потом опять месили грязь, костеря, на чем свет стоит, войну, Гитлера и свою незавидную судьбинушку.

Майор хмурился, чернел лицом, наблюдая эту безрадостную картину. Но как-то вечером долго-долго обсуждал вполголоса что-то с другими командирами и наутро объявил, что, дескать, все — вольная жизнь кончилась! — теперь будем жить так, как положено военнослужащим. И старшина Юферов, садистски ухмыльнувшись, принялся дрюкать бойцов в хвост и гриву, заставляя вспоминать уставы и наставления. А провинившимся щедро раздавал наряды, обнаружив редкостное умение придумывать какую-нибудь неблагодарную работенку.

Дивин с некоторым изумлением обнаружил, что эти меры дали определенные результаты. Бойцы как-то оживились, подтянулись, а из глаз пропало обреченное выражение. То есть на все сто сработала старая воинская мудрость, гласящая, что солдат всегда должен быть чем-то занят.

Григорий самым позорным образом завалил блиц-экзамен, устроенный старшиной, полез в бутылку — что, мол, пилоту за дело до пехотных уставов! — после чего мгновенно отхватил законные два наряда и, потерев вдоволь песочком закопченный котел в холоднющей стылой воде какой-то безвестной речушки, старательно восполнял пробелы в знаниях, зубря статьи и положения. Благо, хорошо тренированная память позволяла ему запоминать самые заковыристые пункты с первого раза.

Экспат любовно погладил свою «мосинку». Да-да, он недавно получил оружие. Почти сразу после того памятного случая с автоматическим маяком. А ведь, грешным делом, подумал, что все — отбегался по чужой планетке. Прислонят к березке и шлепнут.

— … застрелю! — политрук Залыгин смотрел исподлобья. Нехорошо так смотрел, словно целился.

Григорий замер с протянутой рукой.

— Да не пугайте вы его так, — бросил мирно от костра старшина Юферов. — Он контуженый, вдруг припадок какой случится?

— И то верно, — неожиданно легко согласился особист. И вдруг очень широко улыбнулся. — Расслабься, сержант, пошутил я.

— Уф! — Дивин облегченно выдохнул. — Ну и шуточки у вас! Так и помереть можно.

— Рано нам помирать, еще фрицев с родной земли выгнать требуется, — наставительно произнес Залыгин. — Так что это за прибор? Заграничный?

— Почему вы так решили? — искренне удивился экспат.

— Да вот же, — политрук повернул «грушу» маяка и продемонстрировал маркировку на боку. — Вроде по-английски что-то написано. Я только и понял, что изготовлено в тридцать девятом, да и то, потому что цифрами указано. Или ошибся?

Но Григорий не ответил. Он хмуро разглядывал развороченную стенку, пробитую не то пулей, не то осколком. И мрачно прикидывал, как теперь подать сигнал бедствия. Вспыхнувшая секунду назад шальная надежда стремительно угасла.

— Сержант! — резкий окрик Залыгина вернул его в реальность. — Оглох, что ли?

— Простите, товарищ политрук, вспомнить пытался. Вроде бы в самом деле не русская штуковина.

— Сам вижу! — Особист нетерпеливо махнул рукой. — Для чего она нужна?

— Не помню, — убито сказал экспат. Сейчас Григорий впервые искренне порадовался тому, что его изуродованное лицо надежно скрывает внешнее проявление чувств и эмоций. Помнится, еще в гимназии приятели частенько подтрунивали, что по нему всегда очень легко определить, о чем он думает. А что сделаешь, пока организм не закончил перестраиваться, контролировать себя неимоверно сложно. Вот позднее, когда встанешь на Маршрут… Стоп! Лучше забыть прошлое и стараться жить настоящим. Потому что будущее в такой тьме, аж выть хочется. Как тому волку, что вчера полночи не давал всем уснуть.

— Жаль, — политрук разочарованно отвернулся. — Ладно, попробую инженера поспрошать.

— Это того, что вчера к нам прибился? — поинтересовался Юферов. — Старик-железнодорожник? Думаете, он сможет?

— Ну да, — Залыгин поднялся с бревна и привычным жестом поправил портупею. — Кстати, товарищ сержант, а вы почему без оружия?

— Так личное делось куда-то, — осторожно произнес экспат, пытаясь по лицу особиста понять, видел ли он его табельный излучатель или нет, — а другого у меня и не было.

— Непорядок, — решительно рубанул политрук. — А если на немцев напоремся, вы с ними при помощи ложки драться будете? Старшина!

— Сделаем, — отозвался Юферов. — Ты, Дивин, после обеда подойди к моей телеге, я тебе винтовку и патроны выделю. Помнишь хоть, как обращаться?

Экспат растерянно пожал плечами. Видел он, разумеется, у красноармейцев их оружие. Они называли его «мосинкой», или трехлинейкой. Но в руках не держал. Внешне вроде простой механизм, общие принципы работы понятны. Но вот как на практике…

— Ясно, — угрожающе насупился Юферов. — Что ж, будем тренироваться.

Перед глазами Григория почему-то возник образ грязного засаленного котла.

* * *

Вечером, после изнурительного марша, возле костра, где расположился с полученной винтовкой Григорий, объявился особист в компании долговязого старика с приметной родинкой над верхней губой. Дедок тихонько покашливал в кулак, смотрел устало, сразу же плюхнулся на подтащенное поближе к огню трухлявое бревно и оживился лишь тогда, когда старшина Юферов вручил ему кружку с кипятком, слабо подкрашенным какими-то травками.

Дивин смекнул, что это, видать, и есть тот инженер, что будет разбираться с его маяком. Что ж, как говорится, попутного ветра в горбатую спину, дедуля! Посмеиваясь про себя, сержант вопросительно глянул на Залыгина. Политрук поскреб отросшую щетину на подбородке и сказал, что Григорий временно поступает в распоряжение товарища…