– Не знаю...

– Вот именно.

– Что же делать?

– Во-первых, нужно точно не показывать виду... Вести себя так, будто мы ничего не видели, прилетели посмотреть Венецию и сейчас сидим над Гранд-каналом и наслаждаемся красотой! – И мы не сговариваясь захохотали, как, наверное, хохотали бы любые девушки в Венеции после бокала проссеко.

На балкон вышел Лоренцо. Подлил нам в стаканы кипящей жидкости и удалился.

– Вот что он по-твоему?

– По-моему, он просто поддерживает статус страны... Не хочет, чтобы туристы остались ею недовольны и рассказывали потом всему миру, что здесь, в некогда великом городе, теперь творится полный бардак!

– Чего ты мелешь! Он заметает следы!

– Ты думаешь, это он... Убил.

– Если даже не он, то – они! А нас тут оставляют в заложниках!

– Что думаешь делать?

– Главное, не показывать виду...

– А я и не показываю.

Я выпила еще, и тут мне показалось, что, несмотря на исход событий, мне очень хорошо и хочется, чтобы Лоренцо так вечно убирал где-то там, а я бы сидела и смотрела на канал, на туристов, на чаек, на расплавленное золото света в чернильной воде.

А наверху в ванне находилось то, что еще недавно тоже чего-то хотело, любило, желало и верило в свою неприкосновенность, а сейчас болтается там в жидкости и распадается на мелкие частицы...

Опять вошел Лоренцо. Я тут же разогнала мысли о покойнике, будто он мог их прочитать... В руках у него была корзина с грязным бельем.

– Я в минуту... Вам хотите что-то есть?

– Нет! – закричали мы хором.

Лоренцо рассмеялся.

– Нет?

– Ну, если только чуть-чуть... – Я пыталась казаться беззаботной.

Он кивнул и вышел.

– Конечно, он с ними! – Мне показалась, что подруга это сказала только потому, что когда Лоренцо говорил, он обращался исключительно ко мне. У него были яркие карие глаза и объемные нижние веки.

– Если это так, то почему они просто не спрячут труп?

– Потому что не успели, и теперь они должны нас нейтрализовать!

Слово «нейтрализовать» прозвучало зловеще – одновременно напоминая об обезличивании и стерилизации. У меня опять защекотало на шее и в ладонях.

– Может, бежать?

– Уже не убежишь!

– Нужно ему понравиться...

Подруга посмотрела на меня с подозрением. Впрочем, я и сама прослушала свою фразу с подозрением...

– Давай пока просто напьемся. – Я подняла свой бокал и залпом выпила. Наполнила его еще и опять опрокинула содержимое в себя.

Подруга сделала то же самое. И закашлялась...

Мне вдруг стало смешно, а она хрипела и махала мне руками.

– Стой! Слушай! А с чего это они нас поят? Может, это того? Отравленное...

Я посмотрела на свой пустой стакан. Потом попыталась почувствовать, что происходит у меня там глубоко в желудке. Там все было нормально, а вот в голове мутью со дна поднималось опьянение...

– Ска-жи... – Я старалась говорить четче. – Вот чего мы так за жизнь за свою цепляемся? А? Будто не успели чего... Или работу какую-то черезвычайно важную не закончили... А? Ну вот ты что конкретно не успела?

Я видела, как у подруги поплыл взгляд и как она его безуспешно пытается остановить, хмуря брови.

– У нас детей нет.

– А ты хочешь этих детей?

– Нет. Но...

– Нет детей, нет мужей... Никаких сирот после себя не оставим... Ну подумай, чего мы так тут перепугались? Потом, хотели бы убить – давно бы уже убили, и нечего было проссеко на нас переводить!

– Это да! – Она кивнула и вылила остатки в свой стакан.

Когда вернулся Лоренцо, мы хохотали уже искренне и махали проезжающим в такси людям. Он вынул из пакета пухлый багет, бумажные тарелки с сыром и ветчиной, банку оливок и две бутылки вина.

Дальше было просто весело. Помню, как танцевали, как Лоренцо поднимал и кружил нас обеих одновременно, помню, как мы учили его гадать, капая расплавленной свечой в воду, помню, как он поцеловал меня в ухо и голова закружилась с необыкновенной скоростью. Помню какой-то коньяк... И разговор про судьбу... Которая всеми нами руководит. И что от нее никуда не деться. Мы с подругой дурачились и спорили с ним, а он пытался нам что-то доказать и потом вдруг сказал абсолютно серьезно странную фразу: «Охотника собаки еще играют во двор, но дичь от них не уйдет, сколько бы уже сейчас ни металась она на лес...»

На мою просьбу повторить он опять ответил непонятным: «Рука крепко держит камень – и все для того... Швырнуть – как можно больше дальше. Но дорога приведет и в эту даль...»

* * *

Утро постучалось в мозг головной болью. Я открыла глаза и увидела профиль спящего мужчины. Смуглая рука уползала под мою подушку. Плечо выворачивалось крупной мышцей. Грудь ровно поднималась и опускалась. Я безуспешно пыталась вспомнить, как оказалась здесь, и не могла. Нужно было тихо уйти. Я откинула одеяло. Ужас. Я была абсолютно голой. Неподалеку валялось полотенце. Я осторожно потянулась, достала его и неслышно встала, набросив его на себя. Я находилась в квартире наверху. И совсем недалеко от меня под водой... Я быстро пошла вниз. На лестнице валялись брошенные как попало юбка, свитер и белье... Собирая все это в охапку, я умирала от стыда.

Подруга спала в нашей комнате. Я приняла душ, все еще пытаясь припомнить, что случилось и как... Ничего после коньяка не помню. Выудила из чемодана пижаму, разобрала постель и нырнула в кровать.

Проснулась от табачного дыма. Подруга курила на балконе – было видно, как в полуоткрытое окно затягивает зигзаги лилового дыма. Блямкала о камень вода.

Я вышла к ней, закутавшись в плед.

– Ты мою зубную щетку не видела?

– Не-а... Может, ты ее в ванну с утопленником уронила – ты, я помню, звонить с ней пошла...

– Зачем?

– Не знаю, может быть, для самозащиты захватила... Сбегай посмотри... Только потом прокипятить не забудь...

– Прекрати...

– Тут твой завтрак принес!

Она откусила от багета с сыром. По-моему, я покраснела. Лицо вспыхнуло. Нужно объяснять ей то, что я не могу объяснить самой себе...

– Но ша-моэ ужаш-ное... – Подруга замолчала, дожевала и проглотила. – Я ни черта не помню... Как я спать легла и все такое... Помню, ты пела... Потом кричала всем, что, не почистив зубы, спать никогда-никогда не ляжешь... А потом – не помню. – Она засмеялась. – Проснулась, голова – во! Но внутреннее благородство не позволило тебя разбудить! Ешь, он, когда это притащил, волновался, как школьник. Влюбился, наверное...