– Один?

– Не-а! С товарищем капитаном Гломовым!

– И как начальник штаба среагировал на мою запись в книге нарядов?

Шестаков рассмеялся:

– Этого, Шура, словами не опишешь. Но зацепил ты его хорошо. Лично я давно такого удовольствия в нарядах не получал, будучи свидетелем ознакомления Гломова с изменениями в составе наряда.

Тимохин достал сигарету. Шестаков посоветовал:

– Ты бы потом покурил! Сначала лучше отстреляться у комбата. Нетрудно догадаться, как ему подал твою выходку начальник штаба.

Старший лейтенант махнул рукой:

– Плевать! Подождут! Дай спички, мои кончились.

– Может, треху одолжить, а то, смотрю, обеднел?

– Рот прикрой! Это мой тебе совет!

– Понял! Держи!

Тимохин прикурил сигарету, сунул спички в свой карман. Лейтенант было воспротивился подобной экспроприации, но заместитель командира роты по ремонту автомобилей хлопнул друга по груди:

– Не дергайся. На треху ты себе сотню коробок купишь.

Лейтенант не обижался на Тимохина, искренне уважая этого независимого, умеющего держать себя достойно перед любым начальством и при любых обстоятельствах офицера.

– Это не я, это ты, Шура, борзый! Но хрен с ними, со спичками. Ты мне вот что скажи, будешь до конца от наряда отмазываться?

– Посмотрим!

– Если что, я на твоей стороне!

– Знаю!

Тимохин сделал пару затяжек и обернулся. В предбаннике показалась машинистка штаба Катя Назарова, довольно привлекательная женщина двадцати пяти лет. Холостячка. Каковой стала сравнительно недавно. Муженек ее бывший, прапорщик, получив распределение в ГСВГ – Группу советских войск в Германии, решил жену на Запад с собой не брать. Сумел в отпуске по семейным обстоятельствам оформить развод с Екатериной и свалить в Германию, оставив подругу жизни в богом забытом среднеазиатском гарнизоне. Как прапорщику удалось быстро провернуть брачную аферу, осталось тайной. Даже для особиста, не говоря уже о Кате, которая и стала неожиданно для всех, и в первую очередь для себя, холостой, разведенкой.

Она подошла к офицерам, поздоровалась с Тимохиным:

– Привет, Саня!

Достала сигарету, спросила:

– Кто даст прикурить даме?

Старший лейтенант чиркнул спичкой:

– Для тебя, Катя, все что угодно!

Женщина сощурила в меру подкрашенные глаза:

– Да? Тогда приходи вечером в гости! Посидим, шампанского выпьем. Ну, а потом я скажу тебе, что мне угодно!

И рассмеялась:

– Ну как, Саша? Придешь?

Вперед выступил Шестаков:

– Он, Катюша, не сможет! Видишь ли, в наряд заступает, меня меняет. А вот я, как сменюсь, весь к твоим услугам. Все розы возле штаба пехоты оборву и брошу к твоим ногам.

– Дурное дело, я имею в виду оборвать цветы, нехитрое. Сложнее найти путь к сердцу дамы без подарков.

– Так можно и без цветов...

Екатерина вздохнула:

– Эх, Вадик, Вадик, ты с виду мужик ничего, а вот любовник, видимо, никудышный!

– Откуда тебе знать?

– Да видела позавчера утром, как тебя Вера Сайфулина из дома чуть ли не веником выгнала. Что, не угодил Верунчику?

Тимохин прервал перебранку дежурного офицера с машинисткой штаба:

– Давайте, воркуйте дальше без меня, а я к комбату!

Екатерина спросила:

– Так мне ждать тебя?

– Тебе же Вадим русским языком сказал, в наряд я сегодня заступаю!

– А после наряда? Я терпеливая!

– Нет! Не ждать! Не приду!

– Ну, конечно, у тебя же роман с Ирой Люблиной?! Как же я забыла! И что вас, мужиков, все больше в медсанбат тянет? Ну, да ладно, иди своей дорогой и считай, пошутила я! Удачи!

– Спасибо!

Старший лейтенант прошел в торец коридора, вошел в приемную командира и начальника штаба. Без стука открыл дверь кабинета командира батальона подполковника Галаева:

– Разрешите войти, товарищ подполковник?

Командир части, сидящий за своим рабочим столом, ответил встречным вопросом:

– А ты разве еще не вошел? Проходи! Присаживайся.

Старший лейтенант устроился на старом скрипучем стуле напротив начальника штаба.

Впрочем, капитан Гломов тут же поднялся:

– Не буду вам мешать! Займусь более насущными делами, нежели беседой с потерявшим всякое понятие об элементарной субординации и офицерской порядочности товарищем Тимохиным.

Александр огрызнулся:

– На себя посмотри, начальник! И не тебе судить о моей порядочности!

Подполковник повысил голос:

– А ну, Тимохин, отставить балаган!

Галаев повернулся к начальнику штаба:

– Идите, Валерий Михайлович! Я разберусь с заместителем командира роты!

Уходя, Гломов бросил:

– Если это возможно по определению!

Проводив начальника штаба, комбат перевел взгляд на Тимохина:

– Что означает ваше поведение, товарищ старший лейтенант?

– А в чем, собственно, проблема, Марат Рустамович?

– Он еще спрашивает! А это что?

Комбат бросил на стол совещаний книгу нарядов:

– Не ты ли Гломова на сегодня в дежурные определил? Что за детские выходки, Саша? Ты же опытный, заслуженный, боевой офицер, а занимаешься... черт-те чем, мальчишеством каким-то!

– Ну, о том, что я боевой офицер, знаете в гарнизоне только вы один, а запись в книге – так это форма протеста против несправедливости, нарушения устава внутренней службы и дополняющих его инструкций.

– Вот как? Форма протеста! Чего ж тогда вообще не порвал журнал к чертовой матери?

– А зачем? Сделал так, как посчитал нужным. Вам известно, что мы с Гломовым одно училище заканчивали, более того, учились в одной роте. И я его знаю, как облупленного. Каким он стукачом и чмо был, таким и остался. Неужели вы не видите, что собой представляет ваш заместитель? Надменная, самовлюбленная, эгоистичная личность?! Особь, так вернее будет. Начальству готов открыто задницу лизать, лишь бы оценило. Подчиненных презирает, солдат вообще за людей не считает.

Галаев поднял руку:

– Ну, ты свои отношения с ним на всех не распространяй!

– Вам пример нужен? Пожалуйста! В прошлую среду хозяйственный взвод возвращался из столовой после обеда. На плацу встретился с Гломовым. Сержант, как положено, подал команду «Смирно! Равнение налево!» И пошел взвод строевым шагом, отдавая честь начальнику штаба. Нормально шел, сам видел, но Гломов, видно, не в настроении был. Не понравилось капитану, как его солдаты приветствуют. Остановил взвод. Ну ладно, сделал бы замечание, назначил дополнительное строевое занятие, так нет, Гломов заставил хозвзвод в тридцатиградусную жару, на солнце, сам, кстати, находясь в тени, маршировать по плацу. Туда-сюда! И материл на чем свет стоит солдат, так и не научившихся, по его мнению, отдавать строем честь начальнику. Это как оценить?