чтобы убрать его с дороги снующих туда-сюда Балтазара и Дугала. – Я направлялась в Форт Огастус на озере Лох-Несс, когда нас настигла снежная буря, – ответила она, наливая себе чашку дымящегося напитка.

– Там ваша семья? – Бесс повернулась и бросила на Ванессу странный взгляд. – Они будут о вас беспокоиться?

Леди не удосужилась подсластить чай, она просто поднесла чашку ко рту и, собрав пухлые губы оборочкой, подула на горячий напиток, перед тем как сделать глоток.

Джона охватила странная, безнадёжная тоска, пока он наблюдал, как Ванесса трепещет от удовольствия, проглатывая тёплую жидкость и почти незаметно вздыхает.

Господи, он бы продал душу, чтобы снова попробовать чай.

– В этом году моя семья на Рождество отправилась в Париж, – туманно ответила она, нарушив затянувшееся молчание.

– А вы с ними не поехали?

Бесс пошевелила кочергой, и кусочек торфа, который она положила под растопку, воспламенился.

– Нет. Нет, меня не приглашали... то есть я, как правило, не путешествую с ними. Я чаще занята своими собственными приключениями.

В комнате мигом повисла неловкая тишина, как по щелчку пальцев. Леди потягивала чай, плотнее закутываясь в плащ и погружаясь в свои мысли, пока ей готовили ванну.

Когда в очаге разгорелся огонь, Бесс добавила ещё одно огромное сухое полено с решётки рядом с камином и, кряхтя, встала. Затем она проверила воду и вытерла руку об передник.

– Какой странный сундук. – Она кивнула на громоздкий квадратный футляр. – Не совсем сундук, я полагаю, но и не чемодан.

– Это фотоаппарат. – Ванесса поставила пустую чашку на поднос и подошла к футляру. – Я должна была участвовать в зимней фотографической экспедиции на озере Лох-Несс до того, как разразилась метель. Сундук с вещами остался в карете.

Фотоаппарат? Джон покосился на футляр. Он никогда не слышал о таком.

Бесс в восторге хлопнула в ладоши.

– Ох, да? Сейчас самое время отыскать Несси, если оно вообще существует! Без сомнения, в этом году вы прознали о Северном сиянии. Можно было разглядеть всполохи на небе, прежде чем их закрыли облака. Именно по этой причине метель такая сильная. Во время На Фир Чилс всё усиливается. И во время солнцестояния, и на Рождество, а после... – Она сделала паузу, заговорщически подмигнув. – Всё возможно.

– Я надеюсь. – Ванесса широко улыбнулась, и Джон почувствовал комок в горле, как будто один вид этой улыбки чего-то его лишил.

– Так, вот вам полотенце и немного мыла. Хотя, возможно, оно не такое ароматное и изысканное, как вы привыкли.

– Оно прекрасно подойдёт, – заверила её Ванесса с доброжелательной улыбкой.

Джон всегда ценил женщин, которые относились по-доброму к тем, кто был ниже их по рангу, положению или материальному состоянию. Больше всего его раздражало, когда сварливая леди была требовательной и неблагодарной.

– Оставлю вас, милочка, – сказала Бесс с улыбкой. – Попробую найти для вас ночную рубашку. Согрейтесь и обсохните, а потом приходите в общий зал поужинать.

Как только дверь захлопнулась, девушка по имени Ванесса, заперлась и сразу же взялась за узел на своём шарфе. Развязав его, она повесила шарф вблизи от огня, а затем сняла шляпу, вытащив из неё булавку.

Увидев её лицо, Джон остолбенел.

Господи, какая красавица! Тонкие черты лица, бледность которого была заметна даже в золотистом свете огня, могли бы запросто принадлежать эльфу. Джона приятно удивили её серые, как зимнее небо, глаза. Многим женщинам такие точёные черты придавали холодный и недосягаемый вид. Но не в случае Ванессы. От неё будто исходило... яркое сияние, которое зарождалось в глазах и разливалось по всему телу подобно водопаду.

Откуда произрастали корни такого необыкновенного явления? Джон задумался. Что же это?

Жизнь, понял он. И она била в ней ключом.

Джона не было в живых так долго, что он уже не мог вспомнить сколько точно, поэтому его заворожила бурлящая в ней жизнь. Словно миниатюрная фигура Ванессы едва вмещала в себя всю энергию.

Джон находил это чертовски заманчивым.

Наклонившись, чтобы расшнуровать и снять ботинки, она повернулась к нему спиной, лицом к огню. Ванесса сбросила шерстяной плащ и повесила его сушиться на стенной крючок поближе к камину.

Затем принялась расстёгивать блузку.

Дьявол его побери. Это соблазнительное создание собиралось раздеться догола и искупаться. Здесь. В комнате, которая служила ему тюрьмой чёртову тучу лет.

Её движения были быстрыми и порывистыми, как будто сделались неуклюжими от усталости и холода.

В своё время Джон был благородным джентльменом. Чересчур образованным и напичканным сводами утверждённых правил поведения. И это воспитание сейчас над ним довлело. Он должен отвернуться. Должен оставить её одну, пока она не искупается и не оденется. Эта нарушительница его беспросветного, бесконечного существования, если можно так выразиться. Миниатюрное создание, словно сотканное из света и полное жизни.

Он мог бы поступить благородно…

Вот только Джон не мог заставить себя отвернуться и наблюдал, как она стягивает с рук блузку, обнажая плечи, гладкие, как шёлк, и белые, как густые сливки.

Господи, он замер как вкопанный. Несмотря на то, что технически Джон парил над землёй, его ноги словно приросли к полу.

Он наблюдал за тем, как она расшнуровывает завязки корсета спереди и задавался вопросом, в какой момент времени мода так изменилась. Её подбородок коснулся плеча, она оглянулась, будто почувствовав его пристальный взгляд. Слава богу, Ванесса посмотрела прямо сквозь него, потому что, если бы Джон был видимым, она бы сразу заметила его беспардонную и внушительную эрекцию, которая оскорбила бы даже куртизанку.

Джона кольнула совесть. Ему не следует разглядывать Ванессу... Но в этом беспросветном одиноком аду вдали от дома она была прекрасным оазисом. Английской розой в окружении шотландского чертополоха.

На фоне отблесков огня в камине вырисовывались её полные, слегка приоткрытые губы, дерзкий вздёрнутый носик и поразительно длинные ресницы.

Он беспомощно упивался зрелищем.

Вздохнув и слегка покачав головой, словно прогоняя глупые мысли, Ванесса, поколдовав над пряжкой широкого пояса, спустила юбку с бёдер, одновременно стягивая тонкое нижнее бельё.

Будь у него колени, они бы подогнулись. Будь у него кулак, он бы впился в него зубами, чтобы сдержать глухой стон, рвущийся из груди.

Поскольку Ванесса считала, что находится в комнате одна, она не смущалась и вела себя раскованно. Её движения не были медленными, отточенными движениями любовницы, которая дразнит и возбуждает. И всё же, когда она наклонилась, чтобы окончательно избавиться от одежды, вид её голых ягодиц в форме сердца окончательно погубил