«Давай в машину!» – рявкает Витюша впавшему в такой же ступор Рустаму. Тот дергается было к уазику, но тут рядом раздается истошный визг тормозов подлетевшего на полной скорости микроавтобуса. Оттуда, гремя амуницией, сноровисто выпрыгивают автоматчики в бронежилетах и масках. Ну вот – дождались подмоги, пропади она пропадом… Вообще-то на всем «постсоветском пространстве» милиционеры и бандиты – близнецы-братья, и отличать их друг от дружки чем дальше, тем труднее, однако одна народная примета тут все же имеется: раз в маске – значит, наверняка не бандит, а страж закона.

Парою секунд спустя Витюша с Рустамом уже в наручниках. Чуток помесив обездвиженного Витюшу сапогами и прикладами (не всерьез, чтоб чего отбить, а просто для порядку – вроде как лицо кавказской национальности, оприходованное московским омоном в процессе молодецкой зачистки вещевого рынка), автоматчики водворяют добычу в свой микроавтобус, который тут же рвет с места. Голливудского зрителя такая деталь, что на «великолепную четверку» омоновцы (или как их там) не реагируют при этом вовсе, наверняка насторожила бы и сподвигла к далеко идущим выводам; мы же подобный пустяк даже и комментировать-то не станем – «Мы не в Чикаго, моя дорогая!»

Скорость, с которой мчит по улицам микроавтобус, лимитирована не светофорами – те лишь испуганно помаргивают ему вослед, – а одним лишь состоянием густо испещренного колдоёбинами асфальта: дороги тут, похоже, ни разу толком не ремонтировали со времен колониального владычества. Вся градостроительная деятельность властей независимого Тюркестана исчерпалась переименованием улиц (эх, славное времечко! Была «Маркса-Энгельса» – стала «Ибрагим-бека», была «Гагарина» – стала «Мадамин-бека»… Вот только чуть погодя обнаружилось, что на всех светочей басмаческого движения проспектов не хватит: ну, не успели их столько настроить проклятые колонизаторы!..) Хотя, с другой стороны, прижизненный монумент Тюркбаши возвели знатный, Хеопс с Ким-Ир-Сеном отдыхают: сам Церишвили ваял, не хрен собачий (болтают, правда, что тот просто сумел пристроить – с совсем небольшой приплатой из московского бюджета – своего ужаснувшего греков Родосского Колосса, но это наверняка сплетни завистников).

…Нет, благодарение Богу (а также Аллаху, Будде и примкнувшему к ним Перуну с обратной свастикой на рукаве) – не всё наследие Великой Империи бесславно разменяно нами за годы Смуты на сникерсы и голливудские миражи! Есть, есть на «постсоветском пространстве» вечные, непреходящие ценности, над коими не властны ни реформы (не к ночи они будь помянуты), ни Второе начало термодинамики! К примеру, в любом областном центре экс-СССР вы без труда отыщете где-нибудь на тихой улочке неподалеку от центра внушительное (обычно на целый квартал) здание увесистой сталинской постройки в стиле «поздний реперссанс», обычно немаркого серого колера. Не найдёте сами – спросите у местных «Большой Дом»: даже если в данном конкретном городе аборигены называют его иначе – вас наверняка поймут…

Вот рядом с таким «Большим Домом» и притормаживает микроавтобус с автоматчиками в масках; стальные ворота бесшумно размыкаются, пропуская его во внутренний двор этой цитадели стабильности. Интересно, что вывеска у парадного входа исполнена на трех языках: на тюркском (латиницей с диакритическими наворотами), арабской вязью и по-английски – «Republic of Turkestan. Ministry of State Security»; надписи на русском не имеется.

Величественно обставленный казенный кабинет с ростовым портретом Тюркбаши всех Тюрок и унаследованным от имперских времен столом, на зеленом сукне которого запросто могли бы сыграть матч по мини-футболу сборные России и Тюркестана. За столом – трехзвездный генерал при всех погонах-аксельбантах, перебирающий листки из выложенного перед ним досье. На боковом стуле расположился штатский в дорогом английском костюме (впрочем, любой понимающий человек тотчас бы нас поправил: не «штатский», а «в штатском»); если же судить по скучающей небрежности его позы, реальный уровень его в здешней иерархии будет как бы не повыше, чем у трехзвездного хозяина кабинета.

– Впечатляющая картина, – усмехается наконец генерал, отодвигая папку. – Впору самому поверить…

– Ну, от нас с вами этого не требуется, – возвращает ему усмешку штатский. – Меня сейчас скорее занимает эстетическая завершенность картины… Я, кстати, именно за этим собираюсь ввести в нашу комбинацию нового фигуранта. Весьма колоритный персонаж, визитер из России; к нам в руки он угодил случайно, как попутный улов – но не выпускать же его теперь обратно, право-слово! И подумалось мне вот что… Основной фон во всём этом деле, – тут он указывает взглядом на лежащую перед генералом папку, – составляют здешние русскоязычные. Фон этот по-своему ярок и живописен, но совершенно лишен глубины и перспективы; ситуация персидской миниатюры… вы меня понимаете?

– Думаю, что да… – задумчиво откликается генерал. – И вы сочли, что человек из России придаст этому делу должную стереоскопичность?

– «Прокуратор как всегда тонко понимает вопрос»…

Конвойные вводят Витюшу в лишенную окон камеру подвального этажа. Облицованные кафелем стены отражают режущий свет мощных ламп, направленных на привинченный к бетонному полу табурет; стол следователя, непроницаемого крепыша с двумя малыми звездочками на погонах, находится по ту сторону создаваемого лампами светового круга; третий участник, давешний штатский в английском костюме, выбрал себе позицию еще глубже в тени: ни дать, ни взять – режиссер, наблюдающий репетицию из полутьмы пустого зрительного зала.

– Можете садиться, подследственный, – эмгэбэшник в форме даже не отрывает взгляда от разложенных перед ним бумаг.

– Подследственный?! – с деланным изумлением вопрошает Витюша. – Для мня это новость: пока что мне даже не предъявили ордера на арест. Так что я, с вашего позволения, буду считать себя задержанным… И кстати – сколько времени по здешним законам можно держать человека под стражей без предъявления обвинения?

– Держать вас под стражей можно столько, сколько понадобится – хоть десять лет, хоть сто; нужна только продлеваемая санкция прокурора, а с этим, как вы догадываетесь, у нас проблем не бывает, – равнодушно сообщает следователь. – А обвинение вам будет предъявлено прямо сейчас. Вы обвиняетесь, – продолжает он тем же индифферентным тоном, – в заговоре с целью свержения Пожизненного Президента Тюркестана, Тюркбаши всех Тюрок.

По прошествии нескольких секунд, потребных на то, чтоб подобрать отвалившуюся от изумления челюсть, на Витюшиной физиономии отражается скорее даже облегчение: он, похоже, ожидал чего попроще, страшного именно своей обыденностью – вроде подброшенного «пакетика с 5-ю граммами героина» или «патронов к пистолету ПМ».

– Вам бы, ребята, детективные романы сочинять, – кривится он. – А рытье тоннеля до Бомбея в этом самом вашем заговоре не предусмотрено?

В серьезность ситуации Витюша явно не въезжает, и это – как часто бывает – пока что служит ему защитой: ведь покуда человек сам не принял предназначенную ему роль жертвы, сделать с ним что-либо крайне сложно. Можно, конечно, тупо выбить из него признание (к чему, судя по всему, и начинает склоняться следователь) – однако скрытого в полумраке режиссера такое развитие событий, похоже, не устраивает, и он немедля останавливает репетицию своим «Стоп! НЕ ВЕРЮ! Весь эпизод – сначала.»