В комнате воцарилось мертвенное молчание. Словно он сказал что-то неуместное! Поэтому Найтли обвел комнату взглядом, в котором явно сквозило нетерпение и намек на то, что он чрезвычайно занятой человек и не может помнить содержание каждой поданной на прошлой неделе статьи шестнадцатистраничной газеты.

И все же он чувствовал впивавшиеся в него взгляды остальных. Оуэнс качал головой. Джулиана высоко вскинула брови, и даже Гренвилл нахмурился.

Аннабел уставилась на него и пробормотала:

— О том, как привлечь внимание мужчины.

Одна из тех тем, которые так любят читатели «Уикли»! Далее последует попытка разобраться в чувствах мужчины и женщины… Поэтому Найтли кивнул, безразлично бросил «хорошо» и справился о заметках репортера по уголовным делам Дэймиена Оуэнса. Совещание продолжалось.

— Прежде чем мы разойдемся, — объявил Найтли в конце, — должен сказать, что до меня дошли неприятные слухи. Репортер «Лондон таймс» был арестован за то, что представлялся аристократам дипломированным врачом и сумел найти среди них пациентов.

В комнате раздались потрясенные возгласы авторов, не сразу осознавших весь ужас случившегося. Информация, полученная негодяем-репортером, должно быть, собрана в спальнях членов высшего общества. И она стоит целое состояние, которое надеется получить владелец за то, что все это никогда не появится в прессе.

— Это может столько объяснить… — задумчиво пробормотала Джулиана, сведя брови. — Разорванную помолвку Докинса. Срочную командировку мисс Брэдли во французскую монастырскую школу…

Этим она лишь подтвердила подозрение Найтли. Добром все это не кончится. И платить придется по самой дорогой цене. И не только «Лондон таймс».

— Почему все смотрят на меня? — осведомилась Элайза Филдинг, ныне герцогиня Уиклиф.

— Потому что вы так же умело маскировались под служанку в апартаментах герцога, — с явным восторгом пояснил Алистер Грей, театральный обозреватель. Элайза Хитро усмехнулась.

— Зато теперь я его жена, так что это должно гарантировать мне некое оправдание. И я не единственный репортер, который ради статьи принимал чужое обличье. Как насчет статьи мистера Оуэнса о сыщиках с Боустрит?

— Это было бог знает когда, — отмахнулся Оуэнс.

— Но вы изображали офицера, — настаивала Элайза.

— А кто-нибудь спрашивал Гренвилла, как он получил доступ в парламент? — жарко возразил Оуэнс. Все головы повернулись к ворчливому старому репортеру с лицом гончей.

— Я никем не притворяюсь, если вы на это намекаете, — сухо запротестовал Гренвилл. — Сижу на галерее вместе с остальными репортерами.

— А дальше? — не унимался Оуэнс. — Теряетесь в коридорах, как слабоумный старик? Подкупаете членов парламента?

— Ради хорошей заметки каждый сделает все возможное, — вставила леди Роксбери, которая однажды переоделась мальчишкой и проникла в «Уайтс» — самый эксклюзивный в мире чисто мужской клуб, куда на протяжении всей его истории не допускалась ни одна женщина.

— И все мы потенциальные мишени для властей, если последним вздумается поближе к нам присмотреться. Но они не могут сделать этого, потому что в таком случае все газеты закроются, а мы попадем в тюрьму.

— Все, кроме мисс Свифт. Она в полной безопасности. Потому что никогда не делала ничего дурного, — добавил Оуэнс. Все рассмеялись. Даже Найтли. Он был готов держать пари, что Дорогая Аннабел была последней женщиной на Земле, которая причинит кому-то неприятности.

Письмо издателю

Ненавижу нынешние женские моды, созданные угождать низшим мужским инстинктам. К сожалению, джентльмены, похоже, не разделяют моего отвращения. Я боюсь за цивилизованный мир.

Подписано: «Леди»

«Лондон уикли»

Если у Аннабел имелись хоть малейшие сомнения в крайней необходимости начать кампанию за завоевание Найтли, события этого дня их рассеяли. Даже если бы ее трясло от сожаления, терзали сомнения и лихорадочная паника по поводу столь безумного плана, сегодняшний разговор с Найтли прояснил голову и подтвердил, правильность действий.

Миссия с целью привлечь внимание Найтли должна начаться как можно скорее. В ее распоряжении столько средств соблазнения!

Либо бороться, либо обречь себя на жизнь старой девы. Последняя перспектива не приводила в восторг.

Остальные журналисты покинули комнату. Пишущие Девицы остались. Аннабел, парализованная произошедшим, казалась прикованной к стулу.

— Он не прочитал мою колонку, — потрясенно пробормотала она.

Ей следовало сказать вслух эту злосчастную правду. Если требовалось лишнее подтверждение того, что Найтли думал… или не думал о ней, Аннабел только что его получила. Ее собственный издатель, человек, которому платили за то, чтобы он просмотрел ее работу, даже не прочитал написанного. И не будь толстой пачки писем от читателей, она, наверное, бросилась бы с Лондонского моста… ибо чувствовала себя ужасно одинокой. Господи милостивый, какое унижение! Все знали, почему она вздыхает, стоит Найтли войти в комнату. Аннабел была уверена, что все заметили ее смятение во время короткого разговора с Найтли. Почему же он ничего не видит?!

Он не читал ее колонку, а она писала о нем!

— Аннабел, все не так ужасно. Я уверена, что он и наших работ, не читает, — утешила ее Софи. — Во всяком случае, мои сообщения о свадьбах.

— Дело не в том, — мрачно буркнула Аннабел. — Все считают меня непорочной.

Джулиана, слывшая прирожденной авантюристкой, широко улыбнулась.

— Представляешь, как все лишатся дара речи, когда окажется, что ты порочна! Мне ужасно понравилась твоя субботняя колонка! Пусть Найтли ее не читал… зато читал весь город! И теперь тебя будут горячо обсуждать в гостиных всего Лондона!

— В самом деле?

Как странно думать, что незнакомые люди думают о ее невзгодах!

— Похоже, сочувствующие разделились на две группы, — пояснила Софи. — Одна из них полагает, что ты просто должна признаться ему в своих чувствах.

— Меня ужасает сама мысль, — покачала головой Аннабел.

— В таком случае, может, тебя интересует другой способ…

Софи сделала театральную паузу.

— Обольщение.

— Невозможно, — отмахнулась Аннабел. — Это безнравственно, а ты слышала Оуэнса — я никогда не веду себя таким образом.

— Он осел, — парировала Джулиана.

В обычных обстоятельствах Аннабел пожурила бы подругу за грубость, но вместо этого сказала:

— Нет, он прав. Я хорошая. И следовательно, никому не интересна. С чего это Найтли меня замечать? Тут нечего замечать!

Разве это не чистая правда?