дворе трава.

Ну а где дрова?

Носят новые поленницы

На травы права.

Знать, права — дрова.

Ах ты, двор мой, жизнь шутейная -

На дворе трава,

На траве дрова -

Жизнь разгульная, питейная:

Пляшет голова,

А и сам — дрова.

На дворе трава,

На траве дрова…

2.

Еще стакан — и трын-трава. И слово

Уже не жжёт меня, не веселит

Бессмысленной до пошлости основой,

Куражится, незрелой сутью злит.

И нить беседы непрестанно рвётся

И вяжется в спонтанные узлы.

Вот истинно "чем слово… отзовётся",

И что обрящете от брошенной хулы.

Так происходит истины глумленье:

Безумства бес, стенающий в ночи

Меж голых стен, ждет неизбежность плена,

Непонятый и загнанный рычит.

И потому еще стакан вдогонку -

Прочь, божество, сидящее во мне!

С тобой так трудно — словно с камнем в гору.

Дай утонуть, хоть на часок, в вине.

3.

Приходи ко мне сегодня,

Может, я не буду пьяным:

Поболтаем, выпьем водки,

Чтоб свои забыть изъяны.

Чтобы стать мерилом мира -

На одной ноге с богами:

Им нектара или мирра -

Нам же розог с батогами.

Но покуда вечер длится

И в руках поют стаканы,

Дай мне, горькая, забыться

В этом сладостном канкане:

В этой дикой пляске мысли,

В грубой смене настроений,

От приличий дай отмыться,

Отряхнуть пределов звенья.

Приходи, мой друг, сегодня,

Приноси венок из лавра,

Мы с тобою выпьем водки

И поговорим на славу.

Г. Нечаевой

Я почувствовал силу познания

И твою правоту между слов.

Заметалась не фраза под знаками,

Заструилось метафор тепло.

Осязаю пласты и столетия,

И ещё не родившийся смысл,

Как бесформенный хаос.

И следствие

Спеет формой, что сбросила мысль.

И пульсация форм-содержаний,

Как Господь, обретённый не вдруг,

Отнимает меня у державы,

Заронив откровенья искру.

И вчера непонятное прошлое,

Заметавшись под знаками слов,

Заполняет в сознании прочерки,

И вбирает метафор тепло.

А эта встреча — ностальгии взрыв…

А эта встреча — ностальгии взрыв,

Случайный бунт обыденности черствой,

Мне в занавеси щёлку приоткрыв,

Уверила, что виноват я в чём-то.

И это чувство стыдное вины,

И эта радость — прошлого подарок,

И лет пометки, что у глаз видны -

Всё просит искушению поддаться.

Но все слова банальности пустой

Обвили паутиной эту встречу.

А десять лет — как будто целых сто,

И вечность управляет нашей речью.

Всё брошу однажды…

Всё брошу однажды

и просто побуду собою,

Впадая, как отрок,

в безгрешную крайность души.

И в рай перепрыгну,

который всегда за забором,

Как яблоки детства

в моей Богом данной глуши.

Как яблоки детства,

безликую женщину вспомню,

Что страсти учила

в замызганном страстью мирке.

Как поздно прозрел я,

коль поздно все это я понял:

Ведь счастье — журавль,

совсем не синица в руке.

Синица в руке -

это рваная нить ностальгии,

Попытка удерживать -

то, что нельзя удержать.

Синица в руке -

это только укол анальгина,

Иллюзия истины,

что в рукоятке ножа.

Журавль же пойманный -

оборотень — превратится,

Пройдя деградации

вскользь обусловленный путь,

Как путь эмбриона обратный,

лишь только в синицу.

Синица — в открытку,

где росчерк пера — "Не забудь".

Незабудка

Незабудка, незабудочка,

Зацвети по берегам,

Расцвети денечки будние.

Вспыхни в сердце ураган.

Незабудка к незабудочке -

Соберу большой букет…

Что счастливым было в будущем,

В настоящем уже нет.

А. Николаенко

Сегодня дождь с утра и нет просвета

В безбрежной скуке отчужденных глаз.

Лишь тряпкой мокрой бдит над горсоветом

Постылый символ предержащих власть.

Эпоха Лжи — плебейские потуги.

Худой финал в исканьях мудреца -

Урок Земле: здесь есть над чем подумать.

А дождь с утра — ни края, ни конца.

Стекает небо Ноевым потопом

На тротуаров грязные ручьи.

И там кружит и носит изотопы,

Которых в судьбах нет еще ничьих.

Но все в руце карающей во благо;

И скоро город солнечный вдохнёт

Все до конца, и это будет платой

За идолопоклонства лживый мёд.

Кремлёвские мутанты справят тризну.

Народа нет! Да здравствует народ!

О господи, пусть будет проклят трижды

Октябрь тот, семнадцатый тот год.

24 июня 1990 год

О «вечном»

1.

Рука привычно шарит по щеке,

Заранее зная: то, что ищет, есть -

И неизбежно тянется за бритвой.

И та гудит рассерженно в руке

И рвёт, и бреет (по достатку честь),

И будит дом надсадным этим ритмом.

Встает жена затравленным зверьком,

И рядом оживает водопад -

Дуэт клозета с престарелой бритвой.

А вот и чайник — будто со свистком -

За выключенной бритвой невпопад

Выводит мелодическую приму.

А там, за ним, кастрюльный перезвон,

Как символ пробуждения от сна,

О пустоте желудка вдруг напомнит.

Вернётся спудом головная боль,

И боковое зрение уснёт

В скорлупке нескончаемой тревоги.

И оживёт в ушах шальной прибой,

И мыслей груда задом наперёд

Сползёт в него бесстрастно и безвольно.

Пульсация в задавленный висок,

Подстать кривым превратностям судьбы,

Безжалостно и больно постучится.

И станут стрелки значимей часов,

И дню, не доходя, прошедшим быть,

И путаница неизбежна чисел.

2.

Но не замедлят свой минуты ход.

Шнурок же рвётся чаще в тот момент,

Когда уж вечность пожралА все сроки:

А что осталось, то ушло вперёд.

И те в ладони несколько монет -

Лишь пот и слезы, в коих нету проку.

А всё ж спешишь, поверив в чудеса,

Не видя глупости в движениях лица,

Распространяя, словно грипп, нервозность.

И слышатся в сознаньи голоса,

Где меж собою спорят два глупца,

И так, и эдак сотрясая воздух.

Война же — передел, грызня собак.

И это всякий знает назубок,

Боясь до дрожи нудной волокиты,

И потому воюет про себя.

И вряд ли недоволен сам собой,

В кармане фигой говоря, что квиты.

А это сразу видно по глазам,

Как у того, кто в пляжную волну

Вошёл за тем, чтобы в неё пописать

И ощутить блаженство, так сказать.

Но самого себя не обмануть,

Кода себе же посылаешь письма.

3.

Приходит, как, однако, ни крути,

Мгновение — преодолеть порог,

Где равен факт присутствия позору,

Где вязкий шаг коврового пути

Есть тот отрезок, тот предельный срок,

Что делает вошедшего трезором.

А заглянуть за тайную печать,

Чтоб взять там назидательный урок

Есть неизбежность, что диктует время.

И диалог забыт. И помолчать -

Куда