Купеческая ладья, выгребая против течения Ижорки, подошла к берегу. Бренко на своём корабле пристал со стороны Невы. С его осадкой в три локтя лишний раз рисковать не стоило, однако промеры глубин показали несостоятельность опасений. Фарватер оказался чист от камней и вполне судоходен, по крайней мере на двести метров от устья. Вскоре поисковая партия, поднявшись по пологому склону, вышла к строению. Не так давно построенный дом оказался заброшен. Обрубы брёвен ещё не успели потемнеть, а в воздухе уже витал запах тлена. Запалив факел, мы вошли внутрь, где сквозь дымовое отверстие крыши пробивались лучики солнца, освещая только паутину над кучкой камней и давно погасшие угли.

– В прошлом году люди ушли. Всю утварь унесли, хотя – нет! – Кирьян указал на булыжник с отчётливым рисунком молоточка. – Камни очага остались. Беда…

Изображение было глубоко высечено и совершенно незакопчённое, камень только украшал очаг. Обойдя вокруг, я стал высматривать место, куда приспособить факел.

– Может, – предположил я, осматривая дом, – какая болезнь приключилась и в спешке жилище покинули?

– Это камень Кулерво. По преданиям, – поведал мне Пахом, – великан Кулерво состоял в слугах у бога-кузнеца Ильмаринена. Помнишь, ты мне про Балду и попа басню рассказывал? Так это он и есть, совершает те же самые подвиги, что и могучий молотобоец, побеждает черта во всех трудных состязаниях и выходит сухим из воды. Вы, византийцы, всё у нас передрали. Ижорец ни за что бы не оставил его тут. – Пахом Ильич нахмурился, медленно, будто в некой задумчивости, обошёл кругом очаг. – Этот камень отец передаёт сыну, когда тот собирается жить отдельно. Знать и впрямь беда.

– Эй! Идите сюда! – раздался голос Бренко снаружи.

За домом нам открылась страшная картина – человеческие кости. У вбитого в землю столбика лежал скелет человека, судя по размерам и истлевшей одежде, принадлежащий мужчине. Недалеко от него – ещё один, с элементами женского наряда. А рядышком, сложенные в виде руны «феху», три детских. Не надо быть криминалистом, чтобы понять всю мерзость преступления: семью ижорца зверски замучили и бросили на растерзание лесным падальщикам, вот только звери, в отличие от людей, не тронули их.

– Свеи! – со злостью в голосе сказал Пахом. – Их работа. Развлекались, нехристи. Удачи себе пожелали. Хорошо, что Пелгуй этого не увидел, он вроде из этих мест.

– Людвиг! – Смотря нашему рыцарю прямо в глаза, сказал я. – Пленных с первой захваченной свейской ладьи не брать. Око за око – знаешь такую поговорку? Смотри внимательно и запоминай. Хозяев дома не продали в рабство, их убили с особой изощрённостью, причём явно наслаждаясь мучениями несчастных жертв. Люди так не поступают.

Наёмник кивнул головой, соглашаясь с приказом. Раз добыча обещана серебром, то и возиться с пленными незачем. А как иной раз поступают люди, Бренко и сам смог бы рассказать, да и не такое он в своей жизни видел.

– Лексей, ты не горячись, – Пахом Ильич не согласился с моим требованием, – как это полон не брать? В Новгороде каждый пятый на треть свей. У нас, что не княжна, – указал рукой в сторону, где предположительно находилась Швеция, – то с той стороны. Нельзя так, с полона весь прибыток. Да и не душегубы мы.

– Ильич! Война на носу. Или ты, или тебя. Как думаешь, почему они сюда придут? Из-за разницы в вере? Или им своей земли мало? Как бы не так, – немного отойдя от увиденного, с лёгким раздражением сказал новгородцу.

– И зачем они, по твоему мнению, припрутся? – Пахом удивлённо уставился на меня.

– Как раз по твою душу. Экспансия уже просчитана и одобрена. Кое-кто упорно хочет занять сладкую нишу посредничества. Подумай, Англия с Фландрией производят сукно; Западное побережье франков – вино, а саксонцы, откуда твой Людвиг, – соль; Скандинавия – металлы. Русь, как вишенка на торте. Тот, кто всё это свяжет узлом, будет иметь колоссальный вес. Следующая ступень – править всем этим. Уже сейчас мошна союза торговых домов Висбю превышает казну любого балтийского государства. Торговля, свеи хотят контролировать новгородский рынок, не пускать ваших купцов туда. Воск, мёд, дёготь, лён, пенька и, конечно же, пушнина. В общем, всё, что пользуется спросом там и есть в избытке здесь. Вопрос любой войны всегда упирается в деньги и рынки сбыта. Так что, проиграем здесь – привольной торговле Новгорода конец. У города нет прямого выхода к морю, и станет он, как разорившийся закуп на побегушках у Готландского либо Ганзейского союза Любека. Хуже того, некоторые власть имущие в Новгороде считают, что они сами являются полноправными членами этих союзов. Ну, таких умников только могила исправит.

Ильич призадумался. Не один десяток лет город находится в неравноправном положении относительно ведущих торговых полисов. Слишком много запретов, и те крохи, как услуги по логистике, никоим образом не перекрывают недополученной прибыли. Он бы и сам, как и многие новгородцы, был не прочь держать руку на пульсе скандинавских рынков и не только. Значит, столкновение интересов неизбежно. Вопрос только в том, кто первый начнёт подкреплять экономические притязания военной силой.

– Согласен, но про торговлю ты, Лексей, немного загнул, – купец рассмеялся, – как можно её контролировать? Хочу – торгую, захочу – нет.

– Пахом Ильич, ты торгуешь, потому что тебе позволяет Закон и правила. Измени их, и всё, ку-ку. А кто устанавливает законы и правила игры?

Мне даже стало немного интересно, что ответит Ильич.

– Тот, у кого власть и сила, – новгородец перестал улыбаться, – это и малец несмышленый знает.

– Вот! Свей и попрёт сюда, оттого, что дома у них неразбериха, а серебришка хочется много. Как сделать, чтобы монеток поболе появилось? Отнять либо поставить купцов в такое положение, когда за бесценок продавать станут. Емь они уже прибрали, теперь ваш черёд. Время подгадали, в самый раз. По Руси, где князья между собой лаются – кормушку поделить не могут, – как назло, степняк прошёлся огнём и мечом. Для них, схизматиков, это единственный шанс заполучить всё малой кровью. Случись у них такое, ты бы первый стал готовить дружину, дабы навестить соседей. Всё по правилам феодализма.

Со злости, что ничего нельзя сделать для объединения Отечества, пнул ногой неизвестно каким образом оказавшуюся у дома шишку.

– Пошли на ладью, на ту сторону переберёмся, – предложил Ильич, видя, что компаньон расстроился.

Правый берег был полной противоположностью левого. Холмы чередовались с впадинами, редкий кустарник у берега и буквально в тридцати шагах от воды лес. Ни о каком лагере, не имея мощных бульдозеров, здесь и думать нельзя было. Единственное подходящее место для стоянки располагалось в семистах метрах, вверх по реке, куда мы дошли своим ходом, петляя вдоль извилистого русла реки. Как раз где Ижора принимала в себя последний приток. Пятачок в два гектара относительно ровной поверхности, чем-то похожий на кривую подкову с одним холмиком и еле заметным ручейком. Показывать запуск воздушного шарика при посторонних явно неуместно, посему я предложил нашим сопровождающим вернуться к ладье, оставив меня с Ильичом всё осмотреть надлежащим образом. Как только Людвиг с частью команды скрылись из вида, Пахом развязал сидор, доставая контейнер с привязанным к нему тонким капроновым тросом. Для него это было не в новинку, так что в четыре руки через двадцать минут мы имели неплохое фото местности. Сверяя современную карту с только что полученной картинкой, оставалось развести руками. Ландшафт поменялся, многие ориентиры угадывались с трудом, и требовалось основательно обновить оставленный в Новгороде макет.