Кирилл Владимирович решил, что может и должен быть откровенен с людьми, его поддержавшими, с теми, кто проливал за законную власть кровь. Сизов рассказал им о том, что мятеж в Петрограде произошел не только из-за нехватки хлеба, усталости от войны, недовольства народа властью. Дума, та часть, что принадлежала к Прогрессивному блоку, готовила общественное мнение, клеймила любое начинание Николая, обвиняла Александру Федоровну и все составы правительства в измене, снова и снова засылала эмиссаров в Ставку, в поисках высших офицеров, готовых пойти на переворот. Восстания не ожидали, только хотели ударить в спину, вынудить на продиктованные Думой уступки. А получили — революцию, которую едва успели потушить. Думцы испугались того, что сделали, они испугались восставшего народа. Сам Милюков, переживший не лучшие моменты своей жизни, потихоньку начал осознавать то, что без сильной, крепкой власти — никуда, и потому поддержал идею регентства. Да он никогда и не был по-настоящему за Учредительное собрание или демократизацию страны. Во всяком случае, после именно в этом обвиняли его многие «либералы».

Несколько часов. Никаких красивых слов, никакого пафоса: только факты, только самые надежные сведения. Кирилл специально приказал составить некоторую подборку материалов охранки и полиции. Все это пошло по рукам солдат и офицеров. Подлинники. Все это — подлинники. Кажется, так давно, в прошлой жизни, Кирилл взял в руки папку с архивными документами и наткнулся на фотографию великого князя в окружении думцев…

А потом Сизов спросил: «Готовы ли вы пойти за мной, готовы ли добиться победы, несмотря на все эти козни, несмотря на то, что народ, скорее всего, будет против вас, соверши я, и только я, малейшее неверное движение?»

Ответ пришел, когда Кирилл вот-вот должен был закончить зачитывать свой приказ…

— Докладывайте, подпоручик. — Аксенова Скоробогатов предлагал повысить в звании, но тот отказался. Василий не считал, что за убийство своих же соотечественников следует давать награды или звания.

Кирилл выдохнул. Судьба то ли дала ему шанс передохнуть, то ли сыграла злую шутку, то ли еще что-то. Сизов уже боялся, что Аксенов доложит о новом восстании в Петрограде, переходе на сторону Советов московских солдат или смерти Колчака на подорвавшемся на русской же мине корабле: ведь могло случиться все что угодно. Просто так никакой офицер не будет вламываться на совещание штаба Ставки…

— Офицеры и нижние чины выстроились на улице для чествования Верховного главнокомандующего. Мы все настоятельно просим вас…

— Надеюсь, артиллерийского салюта не предусмотрено, — криво улыбнулся Кирилл: голова болела, грохота совершенно не хотелось. — Господа, думаю, нельзя заставлять стоять на холоде солдат. Прошу вас.

Какой удобный повод оторваться от перестройки Ставки и подышать свежим весенним воздухом. Весна ведь, весна, как незаметно она пришла, а…

Сизов последовал за Аксеновым, а потом, в гробовом молчании, потянулись и остальные.

Поднявшийся ветер ласкал лицо Кирилла, с каким-то особенно теплым чувством взиравшего на стройные ряды солдат и офицеров, приготовившихся к чествованию. Два ряда прямее учительской линейки, шашки наголо, винтовки на изготовку, все застыли по стойке «смирно», развевающиеся русские знамена. Едва появился на крыльце Сизов, как полковой оркестр заиграл «Боже, царя храни».

— В честь Верховного главнокомандующего — салют!

Залп из винтовок. Кирилл, если честно, не до конца понимал, что же все-таки происходит.

— Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться с просьбой! — а это уже Скоробогатов. Улыбающийся, цветущий, с блеском в глазах. А ведь и не скажешь, что не спал до этого двое суток и лично двенадцать раз водил в атаку «румынцев» на «советские» баррикады. Левая рука покоилась на перевязи — прострелили ладонь. — Офицеры и нижние чины моей части просят вас как Верховного главнокомандующего даровать полку право именоваться Первым Кирилловским полком, а самих себя именовать кирилловцами. Мы почтем это за величайшую честь, ваше высокопревосходительство!

А вот уже и корниловцы… Тьфу, кирилловцы! Интересно, разрешить или нет? Ведь они рисковали своими жизнями ради исполнения его планов, ради его идей и его грез. Но главное, что они проливали кровь за Россию. Да и как не разрешишь таким молодцам? Ведь даже без «высочайшего соизволения» возьмут имя кирилловцев. А все ж таки приятно, особенно для не лишенного тщеславия Кирилла.

— За проявленное мужество, с честью выполненный воинский долг и храбрость, разрешаю! — выдохнул Кирилл.

И пусть Ставка и министры видят, что за ним — сила, пусть и маленькая… Пока — маленькая… Сизов поймал себя на мысли, что думает словно какой-то бандит или атаман.

«Батько Кирилл, а батько Кирилл, забыл, что ты теперь регент? Вся власть — у тебя! — и сам же себе, мысленно, ответил: — До первой революции…»

Сизов-Романов вглядывался в полные задора и решимости лица: кого здесь только не было! Юнкера, только-только узнавшие, что такое первая любовь. Первая морская пехота, сражавшаяся за семью Николая в Царском Селе. Обстрелянные австрийцами, немцами, болгарами и турками «румынцы», не расстававшиеся теперь даже во сне с автоматами Федорова. Латыши, может, и плохо говорившие по-русски, зато сражавшиеся так, что Александр Невский и Суворов смело назвали бы их русскими. Кексгольмцы, не пожалевшие крови и жизни в боях за Петроград. Попросившиеся перевестись в распоряжение Скоробогатова келлеровцы, пожелавшие пойти за регентом. Почти всех из них Кирилл видел хотя бы раз: обходя караулы, баррикады, справляясь о том, вовремя ли накормили, не надо ли кого отпустить греться, как прошел первый день боев. Но всех их объединяло то, что они видели, до чего может довести хаос и чужая воля, направляющая народ против законной власти. Да, они стреляли по своим, они убивали русских. Но они намеревались напомнить об этом тем, кто подталкивал людей вперед, в атаку на баррикады. Несладко придется агитаторам, жирующим на «пособия» от иностранных разведок…

Могилев стал свидетелем рождения Кирилловского полка, будущей легенды русской армии…

Александр Васильевич Колчак прибыл в Севастополь как раз в самую горячую пору. Возвратившийся флагман Черноморского флота встречали многочисленные жители города и армейские чины.

— Александр Васильевич, солдаты гарнизона и матросы изволили начать митинг! — без приветствий, без соблюдения устава, сразу начал флаг-капитан Смирнов. — Требуют тебя, видишь ли.

Старый друг и вечный спутник адмирала, также «болевший» Босфорской операцией, не скрывал своего беспокойства. А остальные собравшиеся следили за реакцией Александра Васильевича. Тот лишь повел плечами, заложил левую руку за отворот кителя и коротко приказал:

— Автомобильный экипаж сюда. Потом — на митинг. Посмотрим, что же там они устроили…

Кирилл предупреждал и об этом. Что ж, Колчак и не сомневался, что в армии и на флоте из-за отречения Николая и слухов о восстании в Петрограде начнутся волнения. К счастью, известия о чуть ли не революции в столице, которую сумели подавить, в Севастополь добрались с заметным опозданием. Не то что в Москву или Гельсингфорс…