— Было часа два утра, я повернулся на подушке, а она сидела вот тут, на том же самом стуле, на котором сидишь ты.

— Она тут работает?

— Нет, насколько я знаю.

— После десяти вечера это место запирается, как монастырь.

— Помоги мне дойти до сортира, а? — попросил я.

Персел положил айпод обратно на прикроватную тумбочку и уставился на него, продолжая слушать забойный ритм «Барабанщик, дай жару», льющийся из наушников.

— Не говори мне таких вещей, — глухо произнес он. — Не желаю слышать ничего подобного.

Персел поднес к губам пакет сока и принялся из него пить, уставившись на меня одним глазом, как циклоп, наполовину спрятавшийся в коробке.

Клету принадлежали два частных сыскных офиса, один на Мэйн-стрит в Новой Иберии, на байю, а второй — в Новом Орлеане, на Сент-Энн во французском квартале. После урагана «Катрина» он прикупил и восстановил здание на Сент-Энн, которое раньше арендовал. С огромной гордостью он жил на втором этаже над своим офисом, имевшим прекрасный вид с балкона на собор Святого Людовика, дубовую рощицу и расположенный за ней обнесенный темно-зеленым частоколом сад. Как частный сыщик, он выполнял грязную работу для поручителей и адвокатов по имущественным делам, жен, желающих разорить неверных мужей в ходе бракоразводных процессов, и мужей-рогоносцев, хотевших распять своих неверных жен и их любовников. Помимо этого, Клет почти бесплатно расследовал дела безутешных родителей, чьи чада числились как сбежавшие из дома, или даже людей, родственники которых угодили в тюрьму или были приговорены к смертной казни.

Его презирали как многие из его бывших коллег по службе в Полицейском управлении Нового Орлеана, так и остатки мафии. Он прослыл проклятием страховых компаний из-за огромных размеров имущественного ущерба, который он причинил на пространстве от Мобила до Бьюмонта. Он свалил из Нового Орлеана после того как пристрелил федерального свидетеля, и в свое время сражался на стороне «левых» в Эль-Сальвадоре. При этом он также был награжден крестом ВМС, Серебряной звездой и двумя «Пурпурными сердцами». Когда частный самолет, полный гангстеров, разбился о склон горы в Западной Монтане, комиссия по расследованию причин катастрофы Национального комитета по безопасности на транспорте обнаружила, что кто-то подсыпал песок в топливные баки. Клет немедленно забросил чемодан на заднее сиденье своего старенького ржавого кабриолета и слинял из Полсона, штат Монтана, как будто город горел позади него. Персел «уронил» коррумпированного профсоюзного деятеля с балкона гостиницы в бассейн, куда забыли налить воды. Он залил флягу жидкого мыла в глотку одного громилы в мужском туалете аэропорта Нового Орлеана. А однажды приковал наручниками пьяного конгрессмена к пожарному гидранту на авеню Сент-Чарльз. Он направил мощный пожарный шланг на другого громилу в казино внизу Канал-стрит и смыл его в очко туалета, словно хоккейную шайбу. Клет разгромил дом гангстера на Лэйк Понтчартрейн, снеся его грейдером, проломив стены, сорвав полы и превратив в пыль мебель, и сгреб все, что осталось от кустов, цветов, фруктовых деревьев и выносной пластмассовой мебели, в бассейн.

Обычный день Клета Персела был похож на движение астероида, проносящегося без определенной траектории через Левиттаун.

Он был беспощаден к педофилам, сутенерам, наркоторговцам и мужчинам, поднимавшим руку на женщин, и они боялись его, как кары небесной. Однако услуги Клета как веселого шутника и классического сказочного ловкача, защищавшего простой народ, имели свою цену. В его душе обитал злой демон, не дававший ему ни минуты покоя. Он преследовал его от Ирландского Канала в Новом Орлеане до Вьетнама, от борделей Бангкока до Вишневой Аллеи в Токио, и обратно до дома в Новом Орлеане. По глубоко укоренившемуся в его голове мнению, он не заслуживал любви достойной женщины. Он вообще не существовал как личность в глазах отца-алкоголика, который обращал свои приступы гнева и вымещал низкую самооценку на своем смятенном и страдающем первенце.

Два его посетителя припарковались на улице Декантур и прошли вверх по Пиратской Аллее мимо небольшого книжного магазинчика, где когда-то находилась квартира Уильяма Фолкнера. Затем они поднялись по лестнице офиса Персела, и один из них громко постучал в дверь ладонью.

Был вечер и Клет только что принял душ после часа тягания литой штанги у каменного колодца во внутреннем дворике. Небо было розовато-лиловым и полным птиц. Банановые кусты, растущие во внутреннем дворе, трепетали под порывами бриза, дувшего с озера Понтчартрейн. Он только что переоделся в новые слаксы, белые носки, римские сандалии и гавайскую рубашку. Его кожа все еще распарено блестела после горячего душа, мокрые волосы зачесаны наверх. Он насвистывал какой-то мотивчик в предвкушении того момента, когда усядется за столик за миской густого гамбо из раков с ломтем горячего, поджаренного на масле французского хлеба. Это был один из тех неспешных вечеров в Луизиане, когда происходит слияние весны и осени, зимы и лета, и наступает такая гармония, что даже умирание света кажется грубым нарушением божественного порядка. Словом, это был вечер, прекрасный во всех отношениях. На Джексон-сквер играли уличные музыканты; в воздухе разливался запах пекущихся бенье[4]из «Кафе дю Монд»; облака все еще лепились к нижней кромке неба. Возможно, в подобной атмосфере даже можно было обернуться в кафе и неожиданно встретиться взглядом с прекрасной женской улыбкой. Это был вечер, подходящий для чего угодно, кроме необъявленного визита Бикса Голайтли и прыщавого Вейлона Граймза, работающего киллером на полставки, а на полную ставку — простым отморозком.

Клет приоткрыл дверь.

— На сегодня я закрыт. Если у вас ко мне дело, позвоните завтра и запишитесь на прием, — проговорил он.

У Бикса Голайтли были покатые плечи, плоская грудь, изрезанные сосудами руки и сетка шрамов вокруг глаз, ставшая его отличительной чертой еще тогда, когда он боксировал в «Анголе»,[5]ломая носы, разбивая губы и выбивая зубы и капы своих соперников за канаты в толпу болельщиков. Его лицо представляло собой сплошную кость, переносица была свернута набок, волосы коротко подстрижены, а рот был скорее похож на безжалостную щель. Некоторые рассказывали, что он колол метамфетамин; другие уверяли, что он ему не нужен, так как Бикс из утробы матери вылез уже со стояком и с тех пор все время жил на повышенной скорости.

В уголке его правого глаза были вытатуированы три крохотные зеленые слезинки, а на горле, прямо под челюстной костью, была прочерчена красная звезда.

— Рад видеть тебя в добром здравии, — сказал Бикс. — Слышал, что кто-то подстрелил тебя и твоего закадычного другана Робишо. До меня также дошли слухи, что ты пришил женщину. Или это Робишо уделал бабу?

— Это был я. Что ты здесь делаешь, Бикс?

— Фрэнки Джи сказал тебе, что у меня твоя расписка? — спросил он.