Так что Францию и Россию можно по праву назвать сверхдержавами той эпохи; и от их политики зависело будущее Европы.

Когда в эпоху Петра Россия громко заявила о себе на международной арене, отношения между ней и Францией стали складываться весьма непросто. Дело в том, что для многих поколений французских государственных деятелей главным стержнем внешней политики страны была борьба с габсбургской опасностью. Габсбурги правили в Германии и Испании, словно сжимая Францию в стальных тисках. Но в конце XVII века Испания ослабла, а в начале XVIII века на её престоле оказался внук Людовика XIV, так что опасность для королевства с юга была устранена. Зато Австрия (точнее «Священная Римская империя германской нации») продолжала угрожать Франции. Чтобы противостоять ей, французские политики создали систему так называемого Восточного барьера — союз с тремя странами, которые, так или иначе, конфликтовали с Габсбургской империей. На северо-востоке от Австрии это была Швеция, на востоке — Речь Посполитая, на юго-востоке — Турция.

Империя Петра Великого, родившаяся в грохоте пушек и шуме раздутых ветром парусов линейных кораблей, по определению оказалась во вражде со всеми державами Восточного барьера. Именно поэтому отношения между Францией и Россией очень долго были, мягко говоря, прохладными.

Однако с середины XVIII века ситуация начала меняться. Габсбургская угроза, о которой так беспокоились французские политики, постепенно уходила в прошлое. С другой стороны, Швеция, когда-то верная союзница французского королевства, всё более попадала под английское влияние. Польша окончательно превращалась во второстепенное государство. Наконец, Османская империя погружалась во внутренний кризис, и впервые стали раздаваться голоса о том, что Турция — это «больной человек», который рано или поздно умрёт, и нужно думать о разделе его наследства.

Наряду с политическими изменениями в это время происходили и сдвиги в области общественных настроений во Франции. Как известно, тогда вся Европа жила под сильнейшим культурным влиянием Франции. Сама императрица Екатерина II читала, писала и, можно сказать, думала по-французски. Она активно поддерживала переписку со знаменитыми просветителями Дидро, Вольтером, Гриммом. Российская императрица одной из первых поняла растущую роль общественного мнения; она умело выявила и заставила работать на себя тех, кто это мнение во Франции создавал. Изысканной лестью и щедрыми подарками она заставила тех, кто поносил свое правительство, стать пропагандистами достоинств, действительных или мнимых, Российской империи и, конечно же, ее правительницы.

Уже во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Вольтер полностью встал на сторону России, рассматривая войну с турками как борьбу с опасными варварами: «Мадам, Ваше Императорское Величество, Вы поистине возвращаете мне жизнь, убивая турок (!), — писал он Екатерине, получив известие о победах русских войск. — Письмо, которое Вы мне написали 22 сентября, заставило меня соскочить с моей постели, восклицая: „Алла! Катарина!..“ Я действительно, Мадам, на вершине счастья, я восхищен, я благодарю Вас».

Вслед за Вольтером и изменением общей политической конъюнктуры изменилось и отношение французов к России: «Общественное мнение во Франции, которое было враждебно по отношению к России, внезапно стало крайне благоприятным. Ко всему русскому стали относиться с каким-то наивным восторгом. В театре ставились пьесы, сюжет которых был взят из русской истории: „Скифы“ Вольтера, „Петр Великий“ Дора, „Меншиков“ Лагарпа… Повсюду в Париже возникали „Русские“ гостиницы, „Северные кафе“. Торговец модными товарами открыл лавку под вывеской „У русского модника“».

Обоюдное сближение Франции и России, наметившееся в 70-е годы XVIII века, особенно проявилось в ходе войны за независимость американских колоний, когда французы вступили в открытую войну с Англией. Напрасно англичане пытались склонить на свою сторону российскую императрицу. Екатерина II не только не приняла их предложения, но и, возмущённая наглыми действиями британцев на море, подписала 9 июля 1780 года договор с Данией о вооружённом нейтралитете. К этой декларации присоединились позднее Швеция, Голландия, Австрия, Пруссия, Португалия и Неаполитанское королевство. Это был мощнейший удар по попытке британского флота бесконтрольно хозяйничать на морях.

Уже в конце 80-х годов французская дипломатия поставила себе задачу добиться большего сближения с Россией и заключить русско-французский союз. Министр иностранных дел Монморен в своём докладе, направленном королю в самом начале 1789 г., писал: «Швеция не заслуживает более нашего доверия, впрочем, она может играть на континенте лишь второстепенную роль. Пруссия связала себя с Англией и стала нашим врагом… Германская империя — лишь разрозненные земли без всякой связи, к тому же многие из них находятся под влиянием Пруссии. Остаётся только Российская империя, и это тот союз, которого нам хотелось бы добиться».

Однако всего лишь через несколько месяцев все расчёты политиков и дипломатов Европы оказались нарушены грандиозными событиями, которым суждено было изменить ход мировой истории. В 1789 году во Франции началась революция.

Нужно сказать, что поначалу ни деятели революции, ни монархи Европы не собирались сражаться, но очень скоро мощная пропагандистская волна, которую распространяли по Европе события французской революции, вызвала беспокойство при всех дворах. Бежавшие из Франции эмигранты стращали аристократов кровавыми сценами и призывали на помощь европейских монархов. Но угрозы германского императора и прусского короля, направленные в адрес лидеров революции, вызвали не страх, а взрыв эмоций.

20 апреля 1792 г. в кипящей революционными страстями столице Франции собралась Законодательная ассамблея, чтобы обсудить вопрос о возможности войны с врагами, стягивающими силы к границам. Депутаты пришли, словно охваченные порывом и опьянением, которые, как электрический импульс, передала им бушующая толпа. Даже представитель умеренного крыла ассамблеи Пасторе воскликнул: «Свобода победит, или деспоты уничтожат нас. Никогда ещё французский народ не был призван исполнить более высокое предназначение… Победа пойдёт вместе со свободой!»

Что же касается якобинцев, их представитель Базир громогласно возвестил: «Народ жаждет войны! Торопитесь же исполнить волю его справедливого и благородного гнева. Быть может, сейчас вы объявите свободу всему миру!»

В результате депутаты в едином порыве проголосовали за объявление войны «королю Венгрии и Богемии», как был назван в документе, принятом ассамблеей, германский император Леопольд II.[1]

Так началась война между Францией и почти всей монархической Европой, так как к австрийцам и пруссакам вскоре присоединились Великобритания, Испания, Пьемонт, Баден, Гессен, Неаполитанское королевство… Фактически эта война не утихала почти четверть века. Тогда же никто не ожидал, что она будет настолько серьёзной. Австрийцы и пруссаки рассчитывали на лёгкую военную прогулку до Парижа, а деятели революции не сомневались, что солдаты неприятеля тотчас же с восторгом перейдут на сторону восставшего народа. Но получилось всё совсем не так. Разгорелась война упорная и отчаянная.