бабушка и даже Маруся плачут, и где теперь дядя повар со своими вкусными белыми кубиками? И почему во дворе кухни висит какое-то чучело в его одежде? Мама боле не пускала туда, а со двора никак не разглядеть…

Но вот случилось настоящее чудо – вместе с освободителями пришел домой дедушка – Мила никогда его раньше не видела, но полюбила всем сердцем. Как и он ее. Стоило им только увидеть друг друга – и стало понятно, что это настоящая любовь. С первого взгляда и до последнего вздоха. У Игната была забинтована правая рука после ранения, но крошечную внучку он легко подхватил одной левой.

– А-ну, залишь дитину! Вiд тебе разить як из отхожого мiсца, вши скачуть як блохи на собаци! Усi ласки та прелести тильки пiсля оброботки!

И жена Паша, стараясь спрятать слезы, вышла на крыльцо, держа в руках скалку, которая уже давно перестала выполнять свое прямое назначение. Это действительно был ее Игнат. Он вернулся. Она быстро подошла к нему, обронив скалку, и с силой притянула к себе, не сдержав слезы. Так и стояли они, обнявшись и заливаясь слезами, пока Мила не уткнулась в их колени, вызвав очередной всплеск негодования со стороны Паши.

– Да погоди ж ты! Дай прийти в себе…

– Паша, я на хвилинку… Ще рано мне до дому… Ще повоюемо…

– Господи!.. Ну скiльки ще!..

Как много этих «сколько еще» прозвучало за последние годы…

Война доживала свои последние дни, и, как будто понимая это, – зверствовала все неистовее, все беспощаднее. Калечила тела и жизни, разрушала семьи, целые поселки и города. Казалось, сил не хватит, чтобы дожить, дотянуть до победы. И когда она, наконец, пришла, люди плакали. От бессилия, потому что нельзя вернуть все потерянные и искалеченные жизни, от усталости, от невыносимой боли, от безысходности – потому что все вокруг разрушено… как мало места осталось для радости в этих слезах…

Вернулись домой искалеченные, переломанные солдаты, и по крупицам начали восстанавливать свои жизни и дома, которые никогда уже не будут довоенными. Сосед Виктор пришел прямиком к Близнюкам, и рухнул на колени перед Маруськой, а потом надел ей на палец вместо кольца ржавую чеку от гранаты. Все опять плакали, и маленькая Мила опять не понимала почему.

Вернулся домой Игнат – теперь уже насовсем, принес за пазухой крошечного черного котенка с обгоревшими усами – подобрал где-то по пути. Вручил свою находку маленькой внучке, и велел: «ти про нього подбай, доню, він зовсім один».

И началась послевоенная жизнь. Человек – удивительное существо, он может самоизлечиться от множества болезней, может собрать себя буквально из кусочков, и начать строить свои мир заново, шаг за шагом, деталь за деталью. Так и жители Шотовки – уже через пару месяцев жизнь начала возвращаться в, казалось, обреченную деревушку. А через полгода кое-где на улицах повырастали наспех сколоченные домишки вместо сожженных и разрушенных немцами. Мужики работали в поле, бабы живенько суетились по хозяйству – даже ребятишки играли, все чаще слышались их задорные голоса. Рук, конечно, не хватало, а еды – и подавно, только после победы над фашизмом это казалось какой-то ерундой, не стоящей внимания.

Но пришел 1946 год, а вместе с ним – страшный голод. Урожай на полях добила засуха. Невыносимая жара держалась все лето, не давая работать даже тем, у кого были силы. Посевы погорели, оставив людей один на один с приближающейся зимой. Холода нагрянули совершенно неожиданно, осень как будто решила не задерживаться в этот раз – заглянула на недельку всего. Мороз железной хваткой уцепился за дома, прогнав из них последнее тепло. И опять в деревни и города пришла смерть, наступая без разбора на молодых и старых, сильных и слабых, веселых и нелюдимых. Собирая этот страшных урожай, смерть гладила свою паству по головам, и все ощущали ее ледяные прикосновения. Страшно стало жить. Нечего было ждать, не во что верить. И маленькая Мила заболела.

Она лежала в кровати – такая крошечная, бледная, глаза закрыты, и дышала тяжело-тяжело. Жар от ее дыхания расползался угаром по комнате. Игнат, который сидел у кровати уже вторые сутки, закутывал девочку в свою солдатскую шинель и приоткрывал окно, чтобы проветрить комнату. Маруськин жених Виктор, – он был на войне фельдшером, – послушал малышку через длинную деревянную трубочку, и сказал, что у нее пневмония. «Шансів мало, ліків у нас немає, можна сподіватися тільки на диво». И Игнат надеялся. Слезы лились из его глаз ручьями. Он смотрел на крошечное белое лицо своей внучки, и понимал, что ничем не может ей помочь. Только быть рядом и надеяться.

Зашла Маруся, и принесла с собой осеннюю дождливую унылость. Обняла отца… и вдруг зарыдала – беззвучно и безудержно. Черный котенок, который не оставлял свою хозяйку ни на минуту, поднял голову и гневно зашипел. Игнат бережно посадил дочку на край кровати, погладил по голове, а Маруся закрыла лицо руками и содрогалась от беззвучных рыданий, с трудом выговаривая еле слышно: «Вона ж така маленька!.. Як же так, тату?! Наше щастя та світ у віконці…».

Во дворе залаяла собака – это Нина пришла домой со смены – она так и работала санитаркой в фельдшерском пункте. Наспех вытирая зарёванные лица, Маруся и Игнат переминались с ноги на ногу у дверей, не зная, что делать. Нина зашла по-деловому, сунула Маруське бутылку молока: «На ось, це Тоня передала для доньки, согрий, мы її напоим». Подошла к кровати, потрогала крошечный белый лоб тыльной стороной ладони. «Тату, її треба помити, допоможить мені, а потім – тільки не спорь – ти підешь спати, я подежурю».

Игнат почувствовал себя ребенком, – ему так нужен сильный взрослый, который знает, что делать. И этим взрослым была его дочь… Он послушно побрел на кухню за теплой водой и тарой. Шел, и вспоминал, как детьми они загадывали: направо да – налево нет (или наоборот), угадаю – сбудется! И вдруг остановился как вкопанный. Постоял секунду-другую, повернул в сад. У старой вишни стояла лопата. Он быстро выкопал справа и слева от дерева по ямке.

«Паша! Зігрій води, будь ласка, пішли Людану умиємо!» Он как будто боялся возвращаться один. И жена поняла это как никто другой. «У мене вже все готове, ходімо». Игнат взял таз с водой, Паша – ковш, ведро, полотенце. От кухни до двери в хату 20 шагов и 6 ступенек. Они прошли их вместе.

«Доню, ти її не піднімай, одеяло відкинь тільки». Девочка лежала