* * *

Царевна бежала по тоннелю вдоль канала, заполненного белой как молоко водой. Пронеслась по узкому бортику и спрыгнула на покачивающийся на воде свернутый лист. Запряженная в лиственную колесницу тройка железноголовых рыб рванулась к светлеющему впереди выходу. В последнее мгновение на край листа дружно запрыгнула троица пучеглазых нянек — одна с коробочкой косметики, вторая с подносом ватрушек, личинок и сушеного мотыля и третья — с подушкой. Колесница вихрем вырвалась на просторы Молочной. Следом с пронзительным гудением вылетело черное облако болотного гнуса. Вскипела вода, и из нее поднялся воевода Зитирон — начищенная чешуя сверкала на солнце, споря блеском с полированными костяными нарукавниками и лежащим на плече мечом-гарпуном. За ним стройными рядами выныривали вооруженные рыболюды.

И сступишеся полци, крепко бьющеся,

Щепляются щиты богатырские,

Ломаются рогатины булатные,

Льется кровь богатырская

По седельцам по кованым... [«На поле Куликовом», песня, XVII в.]

Под дружную песню из соседнего тоннеля, на берег в конном строю вышла человечья рать во главе с воеводой Василием. Мощные кони спорой рысью несли людскую дружину Змеевых Пещер вдоль берега.

Извилистая горная гряда Змеевых Пещер возвышалась над водами Молочной, острые иззубренные пики тянулись и вправо и влево насколько хватало глаз и уходили далеко в глубь берега. Скальные стены были изъедены пещерами, точно привезенный из человеческого мира сыр — дырками. Внизу, у реки, пещерные входы были небольшими, как раз выпустить конного всадника на берег или лодку на воду, но чем выше, тем громаднее они становились, у самых вершин превращаясь в отверстия, через которые могла протиснуться драконья туша. Где-то далеко за грядой светило солнце, но под ней царил вечный сумрак — густая тень закрывала собой и землю и воду. Иногда лишь этот сумрак прорезали багровые сполохи — скалы начинали подрагивать, и из жерл вулканов с грозным гулом поднимался огненный столб. Оранжево-алые лавовые дорожки стекали по склонам, с шипением и гулом обрушиваясь в воду. Курящийся над вулканами дым делал сумрак еще темнее, а белая вода Молочной мерцала, как светится сам собой белый снег в морозной ночи, время от времени расцветая алыми отсветами огня. Высоко-высоко над скалой, так что казался мелким, будто галка, парил одинокий крылатый змей.

Колесница-листок мчалась по пенистым перекатам, а облик царевны дрожал: вожжи держала в руках прекрасная девушка... вожжи держала в лапах зеленая жаба... девушка... жаба... Железноголовые рыбы мчали ее сквозь сумрак к четкой, будто вычерченной черным карандашом на белой воде границе, разделяющей тень от скал и яркий свет солнца. Пена вскипала за бортом листа-колесницы, развевались подолы мамок-нянек.

— Они здесь! Они близко! — вскричал вынырнувший из воды рыбовоин.

Неистово работая хвостами, зитироны бросились вперед. Человеческая дружина погнала коней галопом. Черным шлейфом пронесся за царевной болотный гнус... и впереди засверкала белая гладь Молочной под лучами низко висящего солнца. Черной горой возвышаясь на фоне зеленого берега и синего неба, по Молочной плыла громадная черепаха. На голове у нее гордо восседал пестрый кот. Впереди, точно лебедь в сказках (ну очень большая лебедь!), горделиво скользила серебряная змеица — по бокам черепахи почетным эскортом плыли змеицы черная как туча и другая, белая как облако. Нарушая нарядность картинки, замыкала процессию старая, словно пыльная, грязно-черная драконица с облупившейся чешуей. Зато в небесах, чуть пошевеливая крыльями, парили еще змеи! И серебряно-стальной, и светлый, почти прозрачный, и буйный гигант цвета пламени, от жара чешуи которого становилось больно глазам. и ещё драконы помельче: оранжевый, и черно-красный, и еще один светлый... Над панцирем черепахи трепетали флаги — и выше всех вздымался один, с крылатой борзой на фоне чужого, далекого солнца! Под флагом замерли трое — девчонка с развевающейся на встречном ветру копной буйных черных волос, ее светловолосая подруга и довольно высокий парень.

При виде этой троицы царевна яростно квакнула, и брызги жабьего яда прыснули во все стороны. Вожжи хлестнули по спинам железноголовых рыб, и колесница вырвалась вперед...

Серебряная змеица пересекла четкую границу света и тени, углубляясь в царящий под Змеевыми Пещерами сумрак. Черепаха ударила лапами — и стала медленно двигаться следом. Вот голова оказалась в тени, вот черепаха вплыла в тень на треть, вот до половины...

Железноголовые рыбы ярились и грызли упряжь, мча колесницу навстречу...

Последний удар лапами — и громадная черепаха погрузилась в сумрак целиком...

Колесница царевны-лягушки вихрем пронеслась мимо серебряной змеицы, так что ту качнуло на волнах, проскочила мимо змеицы черной и лихо развернулась бок о бок с черепашьим панцирем. Край колесницы-листа взрезал воду точно ножом — и высоченный водный веер поднялся из-под борта, окатив брызгами и флаг с борзой, и стоящую под флагом троицу.

— Волей Владычицы Табити-Змееногой приветствую наднепрянскую ведьму на подступах к Пещерам! — звонко прокричала царевна-лягушка, с удовольствием наблюдая, как жалкие человечки — особенно толстая белобрысая ведьма! — стряхивают воду с волос и подолов еще более жалких, чем они сами, сереньких платьишек... Гнус болотный, да ведь это форменные платья!

— Ах, простите, я перепутала! Я ищу посланницу человеческого мира, могущественную ведьму-хозяйку, а здесь... какие-то служанки! Что вы здесь делаете, милочки? И где наша высокая гостья? — царевна начала демонстративно оглядываться.

— Так это ж та самая гламурная жаба! — простодушно вскричал парень, и царевна чуть не побурела от злости — она-то его сразу узнала! Это из-за него ее — ее, наследницу жабьего царя! — гоняли шваброй, как... какую-нибудь обыкновенную лягушку, запрыгнувшую в дачный домик! А она ведь ничего плохого не сделала, всего лишь взяла то, что ее по праву. Каждый способный пригодиться самец, не важно — человечий, рыбий или жабий, безусловно ее! Иначе зачем они вообще существуют?

— Наглый мальчишка! — завопила царевна. — Как ты смеешь меня оскорблять! Да я...

— Ах, простите! — Белобрысая ведьма мгновенно оказалась рядом с парнем. — Богдан не знал, что слово «гламурная» считается в Ирии обидным. На жабу-то вы оскорбиться никак не могли, жабы же ваши подданные! — сладенько улыбнулась та.

Выкрутилась, да? Уплывшие было вперед змеицы уже разворачивались и направлялись к ним. Наверху серебристо-стальной дракон заложил петлю и начал спускаться. И чего лезут, не понимают разве — тут вершится Воля Владычицы и вершит ее она, царевна-лягушка! Царевна заторопилась:

— Не мои вовсе подданные — батюшки моего, жабьего царя. Это что ж выходит — вы моему батюшке преждевременной смерти желаете, коли его уж и со счетов сбросили? Говорю ж, никакие вы не посланницы, посланниц в таких платьях в приличные Пещеры не посылают! Заговорщики вы, вот кто! На батюшку моего покушаетесь, а может, упаси Владычица, даже и на саму Владычицу!