Согласно киваю.

— Раненого американца привез в больницу неизвестный мужчина. Дежурный хирург и медицинская сестра показали, что приехал неизвестный нам пока мужчина на стальной или серебристой иномарке. Хирург в автомобилях петрит слабовато, сказал, что вроде «вольво», но не уверен. Зато сказал, что заднего стекла в машине не было. Уверенно сказал, потому что щербатые осколки видел. Этот мужик был очень взволнован, что, конечно, естественно. Но фамилию, возраст и гражданство потерпевшего назвал уверенно. Значит, были знакомы. Себя водитель машины не назвал, милицию для дачи пояснений ждать не стал, уехал. Правда, перед этим позвонил куда-то. О чем шел разговор, доктор в деталях не помнит, услышал все-таки, что звонил мужчина какому-то Эдуарду Геннадиевичу, а себя называл Юрой то ли Андреевским, то ли Андриевским… И знаешь, что самое интересное? Сначала мы получили звонок из больницы, а через полчаса в дежурную часть позвонил сам начальник московской милиции и поставил всех на уши, потому что ему позвонили из американского посольства и попросили принять меры к розыску работника госдепартамента мистера Кервуда, который два дня назад должен был вернуться из Баку, куда он летал с миротворческой миссией. Господа из посольства были встревожены, так как, по имеющимся у них сведениям, Кервуд мог подвергнуться нападению.

— Как в воду, получается, глядели.

— Да!

Слава Грязнов пребывал в радостном возбуждении охотника. Я отнюдь не разделял его энтузиазма, скорее наоборот. Предчувствовал, что попахать придется от души, что результат этой пахоты пока непредсказуем, что с учетом личности убитого дело будут контролировать все кому не лень, вплоть до господина Жириновского. А это всегда неприятно — стоят над душой, дышат в затылок и вместо помощи одно только понукание. Но я не мешал Славе распалять его азарт, потому что понимал: на это чрезвычайное происшествие он смотрит как на очередной шанс поправить свои служебные дела. Только подозревал я, что напрасны его надежды. Рассчитывать на благодарность сильных мира сего мы уже устали. А прямое начальство не столько за работу головой и руками ценит, сколько за мастерство во владении языком. По части вылизывания, конечно… Впрочем, чем черт не шутит, вдруг Слава убийцу или убийц поймает, а благодарные американцы походатайствуют перед генералом. Если бы это случилось, я первый поднял бы за Славу бокал чего-нибудь изъятого и приобщенного к делу.

— Что предполагаешь делать? — спросил я Грязнова, когда мы посетили морг, где я посмотрел на убитого американца. Голый и мертвый, он, пожалуй, ничем не отличался от наших покойников. Правда, в отличие от большинства наших правительственных чиновников мистер Кервуд при жизни следил за фигурой, мускулист был, как морской пехотинец.

Слава по своей давней привычке потянулся было рукой поскрести макушку, потом как-то слишком резко опустил руку, поймал мой удивленный взгляд, смутился, но объяснил:

— Понимаешь, сдвиг, наверное, начался: иногда ловлю себя на мысли, что боюсь до волос дотрагиваться — вдруг полезут клочьями…

— Это возрастное… — начинаю я, чтобы поддеть друга, коль он так подставился, но широкий, чуть не вывихнувший челюсть зевок прерывает меня на полуфразе.

После чего желание шутить отпадает, я вспоминаю, что, во-первых, дельце мне подкинули не подарок, во-вторых, я отец семейства средних лет, а все порядочные семьянины в это время сидят дома в тапочках и смотрят какую-нибудь «Санта-Барбару».

— Ладно, давай о деле, Вячеслав, — предлагаю я.

— Сейчас позвоню в дежурку, узнаю, не было ли каких сообщений о перестрелках в сегодняшний тихий вечер. Дело на улице было, судя по всему.

Он ушел в комнатенку к дежурному санитару, где был телефон, а я уселся на жестком больничном топчане, привалился к холодной стене, в половину высоты выкрашенной в темно-зеленый цвет, и попытался задремать. Получалось плохо, небольшой, но въедливый холод проникал под недостаточно плотную ткань пальто. Раньше я предпочитал куртки, но, когда перешел в «важняки», Костя Меркулов уговорил купить пальто: мол, следователь по особо важным делам в куртке не смотрится, даже если это сверхнатуральная «аляска». Он знал, что говорил. С тех пор как я перешел на костюмы и пальто, все сослуживцы стали звать меня Александром Борисовичем. Кроме тех, конечно, кому я этого делать не разрешил бы (Меркулов, Грязнов, Моисеев да Романова).

Вернулся Слава:

— Поедемте, господин хороший.

— Куда?

— На Минском шоссе стреляли. Часа два назад, из автомата.

Вскоре мы были на месте происшествия.

Обычный участок широкой автомагистрали. За обочиной — жилые дома. Из жителей, к счастью, никто не пострадал, хотя одна шальная пуля влетела на кухню одинокого пенсионера, но ни ему, ни его утвари большого урона не нанесла.

Асфальтобетонное покрытие проезжей части, одетое тонкой коркой льда, было блестящим и скользким. В некоторых местах ледок похрустывал и ломался под ногами.

Слава ползал по дороге чуть ли не на четвереньках, я тоже помогал, но вознагражден за труды был он.

— Саша, иди-ка сюда, — позвал он меня. — Как думаешь, это лед?

Он высыпал мне в ладонь несколько прозрачных остреньких кусочков, которые совсем не хотели таять в моей руке. И не потому, что она сильно озябла, — это были осколки стекла.

— Думаешь, оно?

— Надеюсь. Надо криминалиста вызывать, а?

— Надо.

С этой находки, как говорится, поперло. Недалеко от стекла обнаружили несколько стреляных гильз. Слава подобрал все, которые нашел при свете придорожного фонаря.

— Насколько я понимаю, гильзы от «Калашникова».

— Согласен.

— Только вот лежали они не там, где надо, — озабоченно произнес Грязнов.

— А где надо? — ежась на пронизывающем ветру, спросил я.

— Ну смотри — хирург уверенно сказал, что в машине, на которой привезли американца, было разбито заднее стекло. Значит, однозначно стреляли сзади, может вдогонку. Где у нас стекло осыпалось?

Слава для пущей убедительности топнул ногой по скользкому асфальтобетону и чуть не упал, поскользнувшись:

— Вот здесь оно осыпалось! И машина стояла вдоль полосы движения, как и положено. Почему тогда гильзы сбоку?

Я уныло пожал плечами:

— Ну не знаю… Может, этот, как его, Андриевский, отстреливался?

Слава посмотрел на меня уважительно:

— Наверное, не зря вас на службе держат, Ляксандр Борисыч! Пойдем-ка…

Он потащил меня за собой. Разделив полосу движения примерно пополам, мы, согнувшись в три погибели, медленно и неуклюже передвигались, всматриваясь в грязный асфальт.

На этот раз повезло мне. Хотя улики я обнаружил случайно — наступил мягкой подошвой зимнего итальянского мокасина на что-то легко покатившееся под тяжестью ступни. Наклонился и поднял тускло блеснувший в свете фонаря желтоватый цилиндрик. Из его черного чрева кисловато попахивало жженым порохом.