но даже так было видно, что она прихрамывала на левую ногу.

– Я попала в расселину, у меня застряла нога, – сказала она, когда подошла к иллюминаторному окошку.

– Нам нужно открыть шлюз, Рик, – сказал я.

– Капитан…

– Нам нужно открыть, Рик.

– Мы сможем это сделать только через три часа. Шансы на то, что мне удастся восстановить систему один из десяти.

– Кислорода в баллоне еще на пять-семь минут. Один к девяти, Рик, на жизнь члена экипажа!

– И девять к одному на жизнь всех четверых и судьбу всей экспедиции.

– Рик, давай-ка еще раз. Это Ольга, член нашего экипажа, она жива, она сейчас жива, и у нас есть шанс спасти ее. Десять процентов, если ты не ошибся, на то, чтобы сохранить жизнь одного из четверых. Считай, черт побери. Сколько, по-твоему, будет достаточно? Да какие проценты, это жизнь!

– Слишком мало, капитан.

– Я приказываю открыть шлюз.

– На этот случай есть пункт в уставе, капитан… Саш. Ты прекрасно знаешь его сам. При таких расчетных шансах мы не имеем права подчиняться этому приказу.

Рик был прав. Как всегда прав. Ольга все поняла, она не спорила, не кричала, она просто стояла у входа молча. Когда до окончания кислорода в баллоне Ольги оставалось пара минут, я рванулся к отсеку и попытался его открыть. Виктор схватил мои руки и свел у меня за спиной. Он не был груб и держал меня аккуратно, лишь слегка прижав к двери. Но вырваться из хватки модификанта по физической силе было невозможно. Я прислонился щекой к иллюминаторному окошку. Ольга посмотрела на меня, странно, как будто виновато, улыбнулась, развернулась и пошла от корабля. Шагов через двадцать она легла на землю и раскинула руки, смотря в небо. Я отвернулся.

Началась буря, а через четыре часа Рик сказал, что мы можем еще раз открыть шлюз и выйти наружу. Стекло шлема Ольги полностью помутнело, и ее лица было не видно. Я был этому, признаться, рад. Пусть в моей памяти она улыбается. Через шлем и иллюминатор шлюза, виновато, но улыбается. Я поступил правильно, я знал это. Даже в том моменте, когда она попросила лишних пять минут в поле. Это было ее мнение как профессионала. Перед Уставом я был чист. А перед собой? Может быть, не умея так четко рассчитывать шансы, мы бы рискнули. Может быть, мы могли бы ее спасти. Может быть, я сумел бы убедить экипаж, если бы он состоял из немодификантов.

Мы забрали тело и отнесли к кораблю. Затем я вернулся на то место, где она лежала, и начал собирать камни, складывая их в пирамиду. Рик с Виктором подошли и начали помогать. Мы связали из двух прутов из ремнабора какое-то подобие креста и установили его на вершине. Вряд ли он продержится тут долго, с такими-то бурями, но я должен был это сделать.

Тело Ольги мы поместили в медицинский отсек, в герметичную камеру. Обратный полет прошел спокойно, без происшествий. А эпизод у шлюза мы обсудили только один раз. Мне показалось, что с точки зрения Рика и Виктора вообще не было повода что-то обсуждать. Нет, они не были черствыми и бесчувственными, они тоже переживали. Но только они были уверены, что поступили правильно. В их понимании даже не могло произойти иначе. Да и психологи нас натаскивали на все возможные ситуации, и на потерю члена экипажа тоже. И сама Ольга в том числе. Ольга…

Многочисленные комиссии на Земле, разбиравшие нашу экспедицию по косточкам, признали правильность действий экипажа, и мои действия лично, как капитана, в том числе. Даже в том моменте, когда я, опираясь на ее мнение, на стал ждать или настаивать на немедленном возвращении.

А на закрытых индивидуальных комиссиях перед непосредственным начальством я высказывал мнение, что модификанты не готовы к полноценной работе в смешанном составе экипажа. Во время очередной такой комиссии пришел какой-то независимый эксперт, модификант-логик, пролистнул еще раз папку с отчетом, хотя наверняка знал все материалы наизусть, закрыл ее и сказал:

– Что ж, на мой взгляд, дело следует считать закрытым. Я не вижу никаких поводов его продолжать, действия капитана абсолютно правильны и соответствуют уставу, а жизнь всего экипажа и миссия экспедиции, несомненно, важнее жизни одной единицы экипажа.

«Одной единицы», он так и сказал. В этот момент во мне что-то щелкнуло, сам не знаю, что на меня нашло. Но я привстал и заехал ему по физиономии. Меня отстранили и временно перевели на отдых в закрытый санаторий в пригороде, окруженный бесконечным, как казалось, парком с асфальтовыми дорожками. Напрямую со мной не говорили, но среди сотрудников санатория, врачей и подсобных рабочих, не было ни одного модификанта.

Дворник поливал дорожки из шланга. Как же мне не хватало этого запаха горячего асфальта после дождя там, за тысячи километров. Я отложил в сторону газетную вырезку, достал планшет и посмотрел на последнюю новость в ленте:

«После успеха первой экспедиции, Космическое Агентство готовит новый запуск к спутникам Юпитера. В состав экспедиции войдут четыре человека, два из которых модификанты…»

Я все обдумал, у меня было время. И кажется, мне нужно подготовить еще один доклад. Я попытаюсь доказать, что модификанты не готовы к совместной работе.