Хотя липа, состряпанная накануне. Слава богу, что опыт имеется. Учили. Натаскивали «выправлять» документы под оккупацию, когда готовили на действительной в подпольщики для работы по ту сторону фронта. На случай следующей большой войны. Пригодилось. И не раз.

— Вот печати, фото. Больше я вам ничего сказать не могу. Не имею права. И так превысил свои полномочия. Кроме того — сам характер работы. Вы сможете убедиться. И если что — соскочить.

Хотя это — вряд ли. Обратного хода у него не будет. Впрочем, терять ему особо нечего — плюс-минус несколько месяцев. Так что этот грех на душу, если что, будет не самым большим.

— Убедил? Зачем списывать себя раньше времени?

— Допустим, убедили. Где работать?

— На Кавказе. С новой своей биографией, с легендой, вы сможете ознакомиться в ближайшие дни. Через неделю вам нужно будет встретиться с вашими людьми…

— С сексотами?

— Так точно. Встретиться, посмотреть на них, переговорить, записать разговор на диктофон, дать общее заключение. Вы ведь психолог, вот и помогите разобраться. О чем с ними говорить, какие вопросы задавать — я сообщу накануне.

— А лечение?

— Мы сможем наладить его вне стационара. И лучше, чем… в стационаре. Не беспокойтесь. Так что рад был с вами познакомиться… Никифоров Антон Иванович.

— Но я не Никифоров. И не Антон.

— Я знаю. Ну теперь будет лучше, чтобы вы стали Никифоровым.

* * *

— Здравствуй, Мустафа.

— Здравствуй, а ты кто?

— Я друг того человека, с которым ты работал.

— Что?!

Худо стало Мустафе — осел весь, скукожился, заморгал, губы у него задрожали. Испугался Мустафа. Чего?

— Теперь ты будешь работать со мной. Я твой новый Хозяин.

— Зачем, зачем я связался с вами. Аллах свидетель, я не хотел. Дьявол искусил меня…

Ну скорее презренный металл, чем дьявол…

— Отпусти меня! Богом прошу! У меня жена, дети…

— Сколько ты получал?

— Мало. Совсем мало. Ни на что не хватало! Пятнадцать тысяч…

Врет, в информации — двадцатка. Зачем врет?

— Теперь будешь получать больше.

— Сколько?

Ушел испуг, заблестели глазки.

— Это зависит от степени важности твоей информированности. От того, что ты знаешь.

— Я всё знаю! Про всех.

— Тогда скажи о Юсуфе…

Молчит. Глазенками бегает. Прикидывает. И хочется и колется. Юсуф парень серьезный, головы режет, что кочаны капусты на грядке. Узнает — не простит.

— Ну?

— О Юсуфе мало чего знаю. Про него никто ничего не знает. Юсуф как ветер — сегодня здесь, завтра там. Спроси о ком-нибудь другом.

— Спрошу обязательно, в следующий раз. Но если ты кому-нибудь обо мне хоть полслова!

— Никому! Аллахом клянусь. Буду нем как рыба… А теперь можно хоть пять тысяч? Потому, очень надо… жена, дети, хозяйство…

Так, с этим всё понятно…

— Что скажете?

— Ничего хорошего. Сексот из него — как из поноса шрапнель. Запаха много, а толку — чуть. Психика неустойчива. Истерики закатывает. При этом жаден до бесчувствия. Перепродастся любому, кто больше даст. Да и знает, судя по всему, не много. А то, что знает, придержит, потому что трусоват. Может, раньше что-то из себя представлял, но не теперь.

— На что-то может пригодиться?

— Вряд ли. Мелкая шавка на подхвате. Я бы с таким не работал. Опасный тип.

А вот и приговор. Окончательный, без апелляций и обжалования. Спасибо тебе, товарищ Никифоров. А ты, Мустафа, извини. Лично к тебе никаких претензий нет. Кроме одной — возможно, ты видел Предшественника. Не факт, но рисковать нельзя. Ты видел Предшественника и выбыл из игры, из которой выбывают лишь по одной статье. Так что…

Следующий.

— От кого ты?

— От твоего прошлого Хозяина.

— У меня нет хозяев. Я сам себе хозяин.

— Хорошо, от Друга, которому ты помогал.

— Он мне задолжал.

— Сколько?

— Сто пятьдесят зелени.

Смотри-ка, не врет. Точно, есть долг. Сто долларов. Пятьдесят он накинул. Но не тысячу же. Очень честный сексот. По местным меркам.

— Хорошо, получишь двести, если продолжишь со мной работать.

— Смотря, что делать.

— То же самое, что раньше. Ты теперь под Исмаилом?

— Под ним. Но по нему информацию давать не буду.

— Почему?

— Он мой друг.

— А Юсуф? Где теперь он?

— В горах. Возле границы. Могу дать координаты. За отдельную плату.

— Сговоримся…

Ценный агент. Выдержанный, спокойный. Знает себе цену, которую не завышает. Своих не сдает, а вот чужих не боится. Прежде, чем говорить, — думает. С таким можно работать…

Следующий…

* * *

Теперь по персоналиям, которых не счесть. И каждый с каждым дружбу водит, роднится, ссорится, враждует, убивает кого-то из родственников, и те в отместку кого-нибудь, потом мирятся, играют свадьбы, дружат против других родов, воюют, занимаются разбоем и сельским хозяйством, строятся, взрывают, режут глотки неверным, ведут бизнес, объединяются в преступные сообщества… Такой кавардак, в котором без экспертов не разобраться.

— Вот этот род?

— Ну, он ведет начало от времен генерала Ермолова, памятного на Кавказе. Род большой, зажиточный, особенно в девятнадцатом веке. Воинственный. За кордон ходили стада отбивать. Государю-императору подарки посылали. Потом ослабли, потому что сцепились с другим уважаемым родом, и стали резать друг дружку пачками, так что извели почти всю мужскую половину. Мальчики вырастать не успевали, как им вручали кинжал или ружье и посылали убивать таких же мальчишек. Ну, потом война, революция, которые сильно прорядили народонаселение. Кто много имел — потерял всё. Кто был босяк — поднялся. Родовые отношения отошли на второй план, но не исчезли.

— А дальше?

— Дальше — как у всех. Начались райкомы, парткомы, профкомы, председатели, повышенные обязательства, пятилетки и ударный труд, потому что кто не работает — тот не ест. Ну или ест плохо и мало и не здесь, а в Заполярье, шатающимися от цинги зубами. Вот и работали… Обуздал их Лучший Друг Народов. Всех. Посадил на тракторы и вручил в руки серпы и отбойные молотки. Поубавил прыти. Как, впрочем, и всем. Потому что под одну гребенку. Которая мелко вычесывала.

— Потом война?

— Да, великие переселения и потрясения. Тут вражда пошла на убыль, так как не до этого стало. Быть бы живу… Затем возвращение и созидательный труд на благо общества. Социалистическое соревнование, интернациональное воспитание, дружба народов… Хотя вековые обычаи сломать не удалось. И кровная месть была, хотя поменьше и невест воровали. И даже комсомолок. И даже членов партии.