Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не ожидал такой реакции, поэтому сам растерялся. Массовые сцены так естественно слились с главноймизансценой, что мне, как автору и режиссёру этого уличного спектакля, всё это доставило огромное удовольствие и привело в изумление. Я даже представил себе картину ожидаемого результата. На минуту я испугался того, что мой замысел вышел за пределы намеченных масштабов и обернулся лавиной. Поди, да не испугайся!
Весь народ разбежался в считанные секунды. Моей главной заботой была несчастная змея – а вдруг кто-нибудь наступил на него ногой и раздавил. Поэтому я попытался проследить за его движением. Как оказалось, в этой панике, кроме меня так никто и не заметил, как он залез в дождевой жёлоб опускавшийся до асфальта, и там нашёл себе укрытие. Я понял, что она, напуганная, ни за что не покинула бы своего укрытия без моей помощи, а если даже и заметил кто, то вряд ли рискнул бы приблизиться к жёлобу.
«Аполлон» лежал на проспекте Руставели без сознания. Его белоснежная рубашка была испачкана, лицо отдавало синевой. Никто не знал, что делать. Я подошёл и потребовал дать мне подойти к нему поближе. Мне уступили дорогу. Я взглянул на него и несколько раз дал пощечину. Я знал, что такой возможности у меня больше не будет. К моей великой радости «Аполлон» пришёл в себя, открыл свои большие чёрные глаза и посмотрел на меня. Ууф, слава тебе Господи! – подумал я, радостный. Когда я справился о его самочувствии, он ничего не смог ответить. Я сказал ребятам, что его надо бы, как можно скорее отнести в здание института и уложить на тахту вахтёра. Мы все вместе взяли его и как раз в это время подъехала и милицейская машина. Я даже смотреть не хотел наних, но хотел или нет, глаза сами побежали в ту сторону, хотя я был занят спасением человека и мне некогда было думать о них. Мы занесли «Аполлона» в здание и уложили на тахту. Я посмотрел на улицу и увидел, что к зданию подъехала и вторая машина, и уже кое-кого расспрашивали, что произошло. Насколько мне известно, никто ничего определённого сказать не смог.
Кто-то размахивал веером, кто-то подавал ему воду и благодаря этим стараниям наш «Аполлон» вернулся на этот свет. Он пришёл в себя, к нему вернулся цвет лица, но говорить он всё ещё не мог. Сейчас я уже думал и о том, не потерял ли он дар речи, от этого худо пришлось бы не только ему, я бы тоже пострадал. Я почувствовал угрызение совести. Мне так его стало жалко, что был готов, на глазах у него разорвать на части эту несчастную змею и съесть её, хотя при чём тут была змея, в чём она провинилась? Когда он заговорил, я чуть было не расцеловал его от радости. Я должен был исполнить роль главного врача и точно выполнял мизансцены. Те, кто не знал, что главным режиссёром, правда, лишь уличного народного театра, но всё же, являлся я, обнаружили во мне большую чуткость и способность действовать обдуманно в экстремальных ситуациях. Я вошёл в эту роль, особенно тогда, когда милиция вошла в фойе и почему-то направилась прямо ко мне, и именно у меня спросили, что здесь произошло; а ведь до того, как дойти до меня, они прошли стольких людей. Сначала я подумал, что кто-то наверно увидел, что подарок «Аполлону» подсунул я, и сдал меня, но я тут же отбросил эти сомнения. А милиционеру деловито ответил, что видимо он очень переутомился от тренировок и эта жара и дефициткислорода плохо отразились на нём. Он же настаивал на том, что ему рассказывали о каком-то змее.
– Какая змея, откуда она могла появиться на Руставели, – не унимался я, – кажется, с балкона слетела лента для волос, а кто-то принял её за змею. Потом спросили «Аполлона», не вызвать ли врача? Он отказался. Милиционер опять спросил, почему тогда бежали люди. Я уже не отвечал, да и кто мне дал бы такую возможность? все говорили хором. Никто ничего не знал и милиция оставила место происшествия. На тротуаре действительно оставалось немного народу, да и тех, которые пришли недавно.
Через некоторое время мы подняли «Аполлона». Нет, это был уже не тот «Аполлон». Он мне уже не казался таким высоким, да и глаза его будто не принадлежали ему, казалось, что он одолжил их у кого-то другого. У него был затуманенный, испуганный взгляд. Он будто смотрел на меня с каким-то подозрением, а на девочек и вовсе не смотрел! Для него не существовало тех, кто стал свидетелем его