был единственным человеком, который мог остановить Локлана, когда тот переступал черту. Я старалась не обращать внимания ни на брата, ни на его вспышку гнева, поэтому полностью сосредоточилась на дяде.

— Я ждала твоего письма, — прошептала ему я и замолчала в ожидании ответа, хотя знала, что он никогда уже мне не ответит.

Отец сжал меня в объятиях.

— Это случилось неожиданно, милая.

Мне стало дурно.

— Как это произошло? — я задала этот ужасный вопрос, который не давал мне покоя с той минуты, как два дня назад прочла письмо Локлана.

— Сердечный приступ, — выдохнул отец. — Он не почувствовал боли. Это случилось во сне.

— Сердечный приступ, — тихо повторила я. Вот что забрало моего дядю.

Я прикусила нижнюю губу, глядя на его наряд. Я не могла не улыбнуться, глядя на толстый флисовый джемпер, который я связала ему, когда мне было шестнадцать. Ему он очень нравился, и сколько бы раз я ни говорила ему какой он страшный, он все равно отказывался снимать его. Он сказал, что это был лучший подарок, который он когда-либо получал, от чего я чувствовала себя ужасно, потому что он выглядел совершенно отвратительно. Вязанием, я бы на жизнь себе не заработала.

В то лето, когда мне исполнилось шестнадцать, моя бабушка всучила мне это дьявольское вязание. Я была более чем ужасна в этом, но ей было все равно. Она заставляла меня вязать каждые выходные вместе с ней и ее друзьями, которые в совокупности были старше меня на триста с лишним лет. Если бы она услышала, что я это говорю, она бы меня ударила. Я мысленно посмеялась про себя от этого молчаливого удара и покачала головой.

— Он и этот чертов джемпер, — пробормотала я.

Тогда тихие смешки наполнили гостиную, и это помогло снять часть боли и напряжения на несколько мимолетных мгновений.

Когда я была готова, я сделала ровный вдох, а затем повернулась, чтобы посмотреть на лица, которые я не видела уже шесть лет. Первым человеком, которого я увидела, была моя мать. Она выглядела старше своих пятидесяти четырех лет, но, без сомнения, смерть моего дяди добавила морщин на ее, все еще, красивом лице. Моя бабуля, стоявшая рядом с мамой, выглядела все так же, как и в тот день, когда я уехала. Мой второй брат стал совсем другим. Он был мускулистым… Очень мускулистым. В последний раз, когда я его видела, он был очень толстым.

— Иисусе, Лэй, кто-то купил тебе абонемент в спортзал? — ошеломленно спросила я.

Отец расхохотался у меня за спиной, а мама с бабушкой прикрыли рты руками, стараясь приглушить смех. Мой брат ухмыльнулся мне, но его аквамариновые глаза ярко сияли.

— Я же не могу вечно быть толстым близнецом, правда? — спросил он, насмешливо.

Я игриво усмехнулась.

— Думаю, что нет. Ты отлично выглядишь.

Лейтон подмигнул мне.

— И ты тоже, сестренка.

Мои губы на мгновение дрогнули, затем я повернулась и посмотрела на отца. Его красивое лицо было таким же, только немного полнее. Все его тело стало полнее.

Я моргнула.

— Пока Лейтон ходил в спортзал, ты ходил в паб и забегаловки, да?

Отец осторожно заправил мои волосы за ухо.

— Дерзкий ребенок. Я хочу, чтобы ты знала, что несколько слоев жира никогда никому не повредят. Он согревает меня в эти холодные зимние ночи.

— Я просто шучу, — фыркнула я и обняла его.

Мне нравилось, что он был полнее, потому что тогда было больше места для объятий.

Мой брат, мать и бабуля были в припадке смеха от моих поддразниваний, и им потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Бабуля подошла ко мне, когда ей стало легче и притянула меня в свои теплые объятия.

— Привет, моя дорогая, — промурлыкала она.

Я закрыла глаза и крепко обняла ее, потерявшись в ее успокаивающем голосе. Моя бабушка была родом из Крамлина в Дублине, Ирландия. У нее был такой же сильный акцент, как и всегда — хотя она прожила в Англии последние пятьдесят лет, она никогда не теряла своего ирландского акцента, и мне это в ней нравилось.

Я ласково улыбнулась:

— Привет, бабуля.

Когда она отпустила меня, Лейтон был уже рядом, обнимая меня своими большими мускулистыми руками. Я тихонько вскрикнула, когда он поднял меня с пола и держал в воздухе, как будто я ничего не весила.

— Не могу дышать, — игриво прохрипела я.

Мой брат поставил меня на землю и фыркнул:

— Маленький ужас.

Я игриво ухмыльнулась, но тут же сменила свою ухмылку на радостную улыбку, адресованную матери, когда та подошла ко мне. Я ожидала, что она улыбнется мне и, возможно, немного заплачет, но я определенно не ожидала, что она разрыдается, когда обнимет меня, что она и сделала.

— Добро пожаловать домой, детка, — заплакала она. — Я так по тебе скучала.

Я обхватила руками ее маленькое тело и крепко обняла. — Я тоже скучала по тебе, мама.

Это была чистой воды правда. Я действительно скучала по ней. Мы не пришли к соглашению в том, что я буду жить вдали от дома, но она все еще была моей матерью, и я сильно любила ее. Она долго обнимала меня и плакала. Она то и дело вырывалась из наших объятий, всматриваясь в мое лицо, потом снова обхватывала меня руками и сжимала так крепко, как только могла. Она словно не могла поверить, что я стою перед ней. Это делало меня одновременно счастливой и грустной. Счастливой, потому что она была счастлива видеть меня, и грустной, потому что это была моя вина, что ей редко удавалось видеть меня.

«У тебя были свои причины», — напомнила я себе.

Я погладила ее по спине.

— Все хорошо, мам.

Все было не хорошо, но я чувствовала, что это было правильно.

Когда мы, наконец-то, оторвались друг от друга, я перевела взгляд с моей семьи на дядю и нахмурилась.

— Думаю, что единственный человек, которого мне осталось поприветствовать — это Локлан.

У меня за спиной кто-то прочистил горло.

— Не совсем.

«О, нет! — мысленно взмолилась я. — Пожалуйста, Господи, нет!»

Я почувствовала, как мои глаза расширились, когда его голос обволакивал меня, словно теплый плед. Сколько бы лет ни прошло, я узнаю его голос, даже если это будет всего лишь шепот. Я медленно повернулась, и замерла, когда увидела, что он стоит в дверях гостиной, прислонившись к косяку и засунув руки в передние карманы джинсов.

«Его глаза, — прошептал мой разум. — Что у него с глазами?»

Было много вещей, которые мне нравились в этом человеке, но его глаза были моей