– Он слетел с катушек, – прошептала она.

Я встала. Посмотрела на дверь. В моей голове все перемешалось, все, что рассказал наш Луи. Что, если это правда? Я схватила куртку, надела ее. И тут наша мать сказала то, что заставило меня остаться.

– Мне жаль. – Вот что она сказала.

И сказала: теперь все будет по-другому. И сказала: кто-то должен присматривать за Миа. И что кто-то должен этому ее научить.

Если бы только отец не сказал, что мать однажды будет нуждаться во мне. Если бы только он этого постоянно не повторял. Если бы только я не дала ему обещание.

Я сняла куртку, повесила ее на вешалку и снова села. Посмотрела на мать.

– Я поищу работу, – сказала я.

Это был второй самый ужасный день в моей жизни.

– Он скоро прибежит обратно, – сказала мать на следующий день. – Ему придется сделать самое умильное лицо, чтобы мы впустили его.

Но наш Луи не вернулся. Священник разрешил ему жить в помещении школьного сторожа, оно как раз стояло пустое. Священник держал его для парней вроде Луи, для них всегда найдется работа, говорил он.

– Чем я могу отплатить? – сказал ему Луи.

Церковный органист умер, вздохнул священник.

– Но я умею играть только на трубе, – ответил Луи.

Что, если он начнет брать уроки? Приход может взять на себя расходы. И Луи не придется забивать голову арендной платой.

– Будет сделано в лучшем виде, – сказал Луи.

И не мог бы он еще стричь газон за церковью, раз в пару недель, весной и летом?

Газон за церковью оказался целым парком. Он отнимал времени больше, чем уроки, но наш Луи был вынослив как вол. Он никогда не жаловался. Я это знала, потому что он не скрывал от меня ничего из того, что с ним происходило. Он считал, что я все могу выдержать. А значит, я правда могла.

В первое время я заходила к нему каждый день.

– Наша мама – шлюха, – сказал он однажды.

– И все же она наша мама, – ответила я.

– И шлюха.

– Она плачет целыми днями.

– Это крокодиловы слезы, Жюльетта. Она хоть раз спросила, каково нам приходится, как велико наше горе, например? Нет? Так я и думал.

Он сказал, что я могу переехать к нему жить, если хочу. И Миа тоже.

– Тогда у нашей матери никого не останется, – сказала я.

Наверное, я могла бы заметить это по той жадности, с которой она в воскресенье вечером доставала из шкафа свои лучшие наряды и красила губы. Но еще я видела, как она молилась, часами. Обычно она начинала около трех, когда большинство людей надевали воскресные наряды и шли на прогулку. Наша мать никогда не ходила на воскресные прогулки, она молилась. В полной тишине, с молитвенником на коленях, глаза закрыты, лицо обращено к портрету святого Себастьяна на стене кухни. Я не могла понять, как ей удавалось держать глаза закрытыми, ведь там было на что посмотреть. От взгляда на полуобнаженный торс святого, на его крепкие мышцы и черные кудри меня бросало в жар. Это стрелы в его теле делают его святым? – спросила я однажды. Он святой, потому что он святой, ответила наша мать, и большего ей не требуется, чтобы молиться за все добро в этом мире. И мне следует понять, как это всегда понимал мой отец, что потом ей нужно выйти развлечься. Она же всегда благополучно возвращалась домой, не так ли?

Она наша мать, и она молилась за все добро в этом мире. Конечно, я все понимала.

Наш отец был мертв уже четыре месяца. На шахтерские выплаты, что получала мать, выжить мы не могли. К счастью, я нашла работу в пекарне, иначе мы бы давно умерли от голода.

Когда я пришла домой в тот день, мать и Миа ждали меня, обе сияли.

– Еда на столе, – сказала наша мать.

Еда всегда была на столе, когда я приходила домой. Почему же они таращатся на меня так, словно я приз выиграла?

Может быть, мать наконец нашла работу?

– Мы покупаем машину, – сказала Миа.

– Что, прости?

– Ну да, – сказала мать, – машину. Миа думает, что это прекрасно.

– Мы не можем позволить себе машину.

– Мы ее уже купили. Можем платить за нее раз в месяц.

– На какие деньги, ма?

Она продолжала смотреть на меня, светясь от радости. Может быть, мы все же выиграли большой приз в лотерее? Такое бывает. Бывает, что людям вдруг крупно везет. Хотя те, кому вдруг крупно повезло, расплачиваются за машину сразу.

– Я хочу посмотреть мир, – сказала она.

Как будто я этого не хотела. Не может такого быть, что мир состоит из одной улицы с пекарней на углу и церковной площадью в конце. Но пока что именно это и был весь мой мир. Иначе мы бы умерли от голода.

– Я хочу увидеть море, Жюльетта, и наша Миа тоже хочет.

– И я хочу, ма. Но попозже, когда у нас будут на это деньги.

Она вздохнула.

– Заходил доктор Франссен.

Доктор Франссен заходил только когда кто-то был болен. И насколько я знала, мы трое были здоровы как лошади.

– Наша Миа опять кашляет, я сегодня оставила ее дома. Доктор Франссен говорит, что у нее слабые легкие. Это может быть вызвано холодом и дождем. Такой, как наша Миа, тяжело с этим справиться. Он сказал, что нам, наверное, все же надо было съездить на море.

Хотя уже наступила зима, было холодно и часто шел дождь, наша Миа больше совсем не болела. Может быть, она пару раз и кашлянула, но умирать явно не собиралась. Но наша мать представила дело именно так. Потом она опустила голову и схватилась за носовой платок.

– Ма.

Она посмотрела на меня. Слезинка потекла по щеке, капнула с подбородка на колени. За ней вслед поспешила вторая. Долго ждать не придется, целое море слез вот-вот хлынет из ее глаз. Но оно быстро обмельчает. Неловко получится.

Не знаю, от усталости или от чистейшего отчаяния, я рассмеялась.

В мгновения ока слезы прекратились.

– У тебя нет сердца, Жюльетта.

Я пораженно уставилась на нее. Как она могла такое сказать? Она знала, как тяжело работать в пекарне, знала, как у меня болит спина, знала, как сводит судорогой ноги, но пожаловалась ли я на это хоть раз? И я ни цента себе не оставляла. Она получала всю мою зарплату, потому что была нашей матерью и знала, что нам нужно. Разве она не говорила сестре Маделейн, что только я не даю ей погибнуть в это тяжелое время? Она вымочила пять платков за тот визит. Когда сестра спросила, не лучше ли мне доучиться и получить диплом, я ответила, что хочу помочь маме. Она что, все это забыла? Как она могла сказать, что у меня нет сердца? Мне нужно было уйти из этой комнаты. Из этого дома. Прежде чем случится что-то плохое.