Дверь отворилась – Алешка на всякий случай отскочил подальше. Выглянула из квартиры высокая и худая старушка с вязаньем в руках. На лице у нее были две пары очков. Одни цеплялись за нос, другие держались на лбу.

– Выпустите его сейчас же! – заорал Алешка. – Что вы его держите?

– Чего ты орешь? – Старушка тряхнула головой, чтобы верхние очки заняли свое положенное место, и с интересом его оглядела. Как таракашку на столе: прогнать или покормить? – Кто его держит? Он весь день шляется туда-сюда.

В подтверждение ее слов из квартиры выплыл громадный черный кот. Важно мурлыкнул, потерся об Алешкину ногу и снова исчез. Дверь захлопнулась. Алешка понял, что он ошибся квартирой. Постоял секунду, потом снова бухнул в дверь ногой. Дверь опять растворилась.

– Извините, – сказал Алешка. – Я ошибся.

– Все? – Старушка вернула очки с переносицы на лоб.

– Все.

– Будь здоров.

В другую квартиру Алешка стучать не стал – дверь в нее была приоткрыта. Алешке стало страшно. Страшно интересно. Это ему понравилось, и он просунул нос в дверную щель.

За дверью никого не было. Ни похищенного, ни похитителей. Был довольно длинный и широкий коридор. «Спросят, – подумал Алешка, – скажу, что заблудился». И пошел на цыпочках по коридору, заглядывая в комнаты. Везде было пусто и тихо. И беспорядок.

Последняя дверь, видимо, кухонная, была подперта снаружи здоровенной клюкой в виде дубинки. Алешка лихо выбил ее ударом ноги, распахнул дверь и заорал:

– Выходи, пацан! Ты свободен!

Никакого пацана на кухне не оказалось. На шею Алешке бросилась… Маринка Серегина:

– Лефка! Освободитель! Спасибо!

«Ну вот, – сердито подумал Алешка, – теперь влюбится и будет булочками кормить». Он так не зря подумал – печальный опыт у него уже есть. В Алешку одноклассницы часто влюбляются. Наверное, потому, что он симпатичный и не вредный. И они начинают за ним ухаживать – на каждой переменке таскать ему булочки из буфета. Наверное, потому, что он у нас к тому же худенький. «Дочки-матери» какие-то, с завистью говорил Диакеза. Ему булочек никто не носил. Но Алешка очень скоро сообразил свою выгоду и стал принимать знаки влюбленности только в виде сосисок. И относил их «родственникам» дяди Федора. «Баловство, – ворчал дядя Федор и делил сосиски на три части. – Без двести грамм полкило получается».

– Ну и что ты орешь? – сурово спросил Алешка Маринку Серегину.

Маринка похлопала глазами и успокоилась. И рассказала, что с ней случилось.

Она была дома одна, делала уроки. Проголодалась, пошла на кухню. И вдруг сзади кто-то схватил ее за шиворот, втолкнул внутрь и захлопнул за ней дверь.

– И страшным голосом, Лефка, прошипел: «Молчи, а то укушу!» Я и замолчала – думаешь, приятно, когда тебя кусают?

– Откуда я знаю? – честно признался Алешка. – Меня никто еще не кусал. А дальше что?

– Я затаилась, как мышка. И слышу всякие звуки.

– Какие звуки?

– Стуки и бряки. Будто кто-то ходит по квартире.

– А потом?

– Потом все стихло. Я хотела выйти, а дверь не открывается. Тогда я написала записку и в форточку выбросила. А потом ты ворвался. – И она посмотрела на Алешку такими глазами, будто уже была готова распахнуть для него холодильник. С сосисками.

Алешка поднял с пола клюку. Это была такая замысловатая палка из крепкого дерева, красиво изогнутая на одном конце.

– Это дедушкина палка, – объяснила Маринка. – Он раньше с ней ходил, когда лечил обмороженную ногу.

– Ну и дед у тебя! – возмутился Алешка. – За шиворот, да еще и палкой подпер. Где он прячется?

Маринка сердито посмотрела на него:

– Ты дурлак? Прячется! Он в Сибири прячется. Он там геолог.

«Здорово! – подумал Алешка. – Прилетел из Сибири, подпер дверь клюкой и обратно в свою Сибирь слинял».

Да нет, что-то тут не так. Какие-то «без двадцать восемь» получаются.

Алешка призадумался. И вспомнил, что иногда рассказывал нам папа о своих оперативных делах.

– Пойдем, – сказал он Маринке. – Надо посмотреть, что там в вашей квартире?

Они прошли по всем комнатам. И Алешке опять стало страшно. Страшно интересно. Во всех комнатах был беспорядок. Сброшены подушки с диванов, выдвинуты ящики в стенке, везде распахнуты дверцы шкафов.

– У вас всегда так? – спросил Алешка Маринку. – Такой беспорядок?

– Нет. Только когда ты приходишь.

Все было ясно: в квартире побывал жулик, который искал в ней ценные вещи.

– Посмотрите, гражданка, внимательно: что у вас пропало? Деньги, ценности, аппаратура.

Маринка стала добросовестно перечислять, загибая пальцы:

– Телевизор на месте, мамино колечко в вазочке так и лежит. Мой ранец тоже не пропал. Приставка цела. Люстра висит. Ой! Матреша пропала!

– Какая Матреша? Из золота? Очень ценная?

– Не очень. Кукла такая. Тряпочная. Ей сто лет с половиной. Мама говорит: деть ее некуда, а выбросить жалко.

– Что еще? – Алешка был суров и деловит.

Маринка пожала плечами.

– Больше ничего. А за Матрешу жулику спасибо.

Самыми интересными в этой комнате были фотографии на стенах. Зимняя тайга, синие горы, необитаемые озера. И всякие люди с бородами, с ружьями и рюкзаками и с геологическими молотками.

– А это кто? – спросил Алешка.

– Это все наши геологи. Вот папа, вот дедушка, вот прадедушка. Все Серегины.

Совсем интересно!

– А твоего прадедушку как звали? Чук или Гек?

– Сам ты Чук! Его звали Геннадий.

– Значит, Гек. Где у вас телефон?

– В прихожей. В полицию будем звонить?

– Вот еще! В Министерство внутренних дел! – Алешка набрал папин служебный номер. – Здесь Оболенский, – сказал он. – Сергей Александрович, попытка разбойного воровства в семействе Чуков и Геков.

– Алексей, не валяй дурака, говори толком.

– Правда, пап. Маринкину квартиру ограбили. Матрешу унесли. А Маринку клюшкой…

– Ударили?

– Подперли.

– Ясно, – сказал папа. – Запереть дверь и никого не впускать. Высылаю опергруппу.

– Только с собакой, ладно?

– С тигром! – папа положил трубку.

С опергруппой получилась маленькая проблема. «Папа сказал: никого не впускать!» Алешка их помурыжил вволю: заставлял подносить к глазку развернутые удостоверения и ворчал:

– Печать кривая, вся смазана! Фотография старая! – Но после того, как на площадке басовито и нетерпеливо залаяла служебная собака, отпер дверь. – Так бы сразу и сказали.