На Цецилии было то же шелковое платье, в котором она ездила на корсо, к груди она приколола несколько полураспустившихся бутонов, а в темные волосы воткнула совершенно распустившуюся розу. В этом душистом украшении она была прелестна, и взгляд брата с видимым удовольствием остановился на ней.

– Цецилия, – понизив голос, заговорил он, – Эрих Дернбург предлагает тебе кое-что поважнее роз – свою руку. Он только что говорил со мной и сейчас хочет объясниться и с тобой.

Девушка приняла это известие без малейших признаков удивления и равнодушно спросила:

– Уже?

– Уже! Я давно ждал этого, и Дернбург давно был намерен объясниться, но, должно быть, ты мало поощряла его.

Между бровями Цецилии образовалась морщинка, и она воскликнула:

– Если бы только он не был так ужасно скучен!

– Цецилия, ты знаешь, как я желаю этого союза, и, надеюсь, что ты будешь вести себя соответственно этому желанию.

Слова барона звучали весьма жестко и, казалось, не допускали возражения сестры; она нетерпеливым движением отодвинула в сторону остальные розы.

– Но почему же я должна выйти именно за Дернбурга? Виконт Марвилль гораздо красивее, гораздо приятнее…

– Но и не помышляет о том, чтобы сделать тебе предложение, так же, как и все другие твои поклонники, – перебил ее Вильденроде. – В этом ты можешь положиться на меня, я прекрасно знаю всех этих господ. Брак с Дернбургом укрепит за тобой блестящее положение в свете, Дернбург очень богат.

– Что же из этого? Мы тоже богаты.

– Нет! – коротко и резко ответил барон. – мы не богаты! Я вынужден сказать тебе это для того, чтобы ты из-за каприза или ребячества не погубила своего будущего. Я вполне убежден, что ты примешь предложение Дернбурга.

Цецилия полуиспуганно, полунедоверчиво смотрела на брата; но, очевидно, она привыкла подчиняться его авторитету, а потому не пыталась более противоречить.

– Как будто я посмею сказать «нет», когда мой строгий братец велит сказать «да»? – ответила она, надув губы. – Только пусть Дернбург не воображает, что я стану жить с ним в его скучном Оденсберге! Жить среди орды рабочих, вблизи заводов с их пылью и копотью! Мне делается страшно даже при одной мысли об этом.

– Это все устроится. Ты не имеешь никакого понятия о том, что значит быть владельцем оденсбергских заводов и какое положение в свете ты займешь как жена Эриха; когда ты уяснишь себе это, то поблагодаришь меня за мой выбор. Однако пойдем: не будем заставлять долго ждать твоего будущего супруга.

Барон взял сестру под руку и повел ее в салон, где их ждал обеспокоенный Дернбург. Барон не подал вида, что заметил это, и завел непринужденный разговор с ним и сестрой о катании по корсо и небольших приключениях, происшедших за день; наконец ему пришло в голову полюбоваться солнечным закатом, он вышел на веранду, как будто нечаянно запер за собой стеклянную дверь и таким образом дал молодым людям возможность остаться с глазу на глаз.

– Здесь как на цветочном рынке! – со смехом воскликнула Цецилия, указывая на заваленный цветами стол. – Франсуа, разумеется, постарался как можно безвкуснее нагромоздить их друг на друга, придется самой заняться этим. Не поможете ли мне?

Она поставила букеты в вазы, а остальными принялась украшать камин. Дернбург помогал ей, но оказался очень неловким, так как его глаза неотрывно следили за стройной фигурой девушки в блестящем платье и с пышной розой в темных волосах. Он с первого взгляда узнал, что она приколола его цветы, и счастливая улыбка появилась на его губах. «Не сделал ли ей брат хоть какого-нибудь намека?» – подумал он. Но нет, она держалась непринужденно, ее шаловливое обращение с ним ничем не отличалось от обычного, она весело смеялась над его рассеянностью – не может быть, чтобы она уже знала о его предложении!

Действительно, в Цецилии не было и следа милой застенчивости и смущения девушки, готовящейся услышать решительный вопрос из уст мужчины; ей и в голову не приходило смотреть на дело серьезно. Ей шел двадцатый год; в кругу, к которому она принадлежала, девушки всегда выходят замуж в этом возрасте, или, скорее, их выдают замуж, так как обычно за них решают родители; она ровно ничего не имела против замужества. Ей казалась весьма заманчивой свобода, которой пользуется замужняя женщина, ей хотелось приобрести право самостоятельно выбирать туалеты и пользоваться прочими прелестями, хотелось выйти из-под власти брата, который бывал иногда настоящим деспотом, только… виконт Марвилль казался ей несравненно более пылким и любезным, чем этот Дернбург, не обладавший даже дворянским титулом! Собственно говоря, она находила возмутительным факт, что баронессе Вильденроде придется носить простую мещанскую фамилию.

Девушка взяла последний букет, как вдруг услышала свое имя, произнесенное почти шепотом, но с глубокой нежностью: «Цецилия!» Она обернулась и взглянула на стоявшего рядом Эриха, он продолжал тем же тоном:

– Ваши глаза и мысли заняты только цветами, неужели у вас нет ни одного взгляда для меня?

– А вы так нуждаетесь в моем взгляде? – кокетливо спросила Цецилия.

– О, как нуждаюсь! Он должен придать мне мужества для одного признания. Согласны ли вы выслушать меня?

– Какой торжественный тон! Разве то, что вы хотите сказать, так уж важно?

– Я прошу вас подарить мне счастье всей моей жизни! Я люблю вас, Цецилия, полюбил с первого дня, когда увидел! Вы должны были уже давно заметить мою любовь, догадаться… но вы всегда окружены поклонниками и так редко давали мне повод надеяться. Теперь срок моего отъезда приближается, и я не в силах уехать, не узнав своей судьбы. Хотите ли вы быть моей, Цецилия? Я все положу к вашим ногам, буду исполнять каждое ваше желание, всю жизнь буду носить вас на руках! Скажите только слово, одно-единственное слово, которое дало бы мне надежду, но не говорите «нет», потому что этого я не переживу!

Дернбург схватил руку девушки, его лицо покрылось яркой краской, голос дрожал от сильного волнения. Это признание нельзя было назвать бурным и страстным, но в каждом слове слышались глубокая любовь и нежность. Цецилия, которой уже многие говорили о любви, но которой был совершенно незнаком такой тон, слушала не то с изумлением, не то с любопытством. Она никак не ожидала такого объяснения от своего тихого, робкого поклонника, он продолжал умолять еще нежнее, еще настойчивее, и наконец желанное «да» слетело с ее губ, правда, несколько нерешительно, но добровольно.

В избытке счастья Дернбург хотел заключить свою невесту в объятия, но она отскочила назад; это было бессознательное движение испуга, почти отвращения, оно, по всей вероятности, оскорбило бы и охладило бы всякого другого, но Эрих увидел в нем лишь милую стыдливость девушки и тихо сказал, ласково удерживая ее руки в своих:

– Цецилия, если бы ты знала, как я люблю тебя!

Голос Дернбурга был так нежен, что не мог не произвести впечатления на Цецилию; она только теперь сообразила, что не может отказать жениху в его праве.