Что касается перераспределения богатства, то результаты войн наполеоновской эпохи или Гражданской войны в США имели менее однозначный характер, а чем больше мы погружаемся в прошлое, тем меньше получаем доказательств подобного перераспределения. История древнегреческих городов-государств, представленных Афинами и Спартой, приводит самые первые, довольно спорные примеры того, как обширная мобилизация и эгалитарные институты помогают ограничить материальное неравенство, хотя и с переменным успехом.

Мировые войны породили вторую главную уравнивающую силу – трансформационную революцию. Внутренние конфликты обычно не уменьшают неравенство: крестьянские бунты и городские восстания типичны для досовременной истории, но они, как правило, заканчивались поражением восставших, а гражданские войны в развивающихся странах чаще усугубляют неравномерное распределение, чем сокращают его. Для перераспределения доступа к материальным ресурсам насильственные социальные преобразования должны быть исключительно глубокими. Коммунисты, экспроприировавшие собственность, распределявшие ее и во многих странах проводившие коллективизацию, сокращали неравенство с радикальным размахом. Наиболее преобразующие (трансформационные) из этих революций сопровождались необычайным уровнем насилия, в конечном итоге сравнявшим их с мировыми войнами по числу погибших и пострадавших. Менее кровавые потрясения, вроде Великой французской революции, производили уравнивание в соответственно меньшем масштабе.

Насилие может и полностью уничтожить государство. Развал государства или распад системы – особо надежный способ сокращения неравенства. На протяжении большей части истории богачи обычно занимали положение на верхушке властной иерархии, находились рядом с ней или имели тесные связи с правителями. Кроме того, государства предоставляли определенную протекцию экономической активности выше уровня выживания, хотя и скромную по современным меркам. При распаде государства положение в обществе, связи и механизмы протекции рушились или вовсе исчезали. И хотя при гибели государства пострадать могли все его жители, богачам в большей мере было что терять.

С упадком или уничтожением источников дохода и богатства сокращалось и общее распределение ресурсов. Такое происходило всегда с тех пор, как появились государства. Ранние примеры относятся к IV тысячелетию до н. э., к эпохе египетского Древнего царства и Аккадской империи в Месопотамии. И даже сегодня пример Сомали показывает, что эта некогда могущественная уравнительная сила исчезла не полностью.

Распад государства доводит принцип уравнивания посредством насилия до его логической крайности: вместо того чтобы добиваться перераспределения благ и реформировать существующие институты и нормы, он просто уничтожает их все и предлагает начать с чистого листа. Первые три всадника олицетворяют собой разные стадии не в смысле того, что они идут именно в такой последовательности: если крупнейшие революции явились следствием крупнейших войн, то распад государства не обязательно требует столь же мощного воздействия в качестве причины, – но в смысле интенсивности. Общее у них то, что причиной перераспределения дохода и богатства наряду с изменением политического и социального порядка является насилие.

Но у человеческого насилия издавна имеется достойный конкурент. В прошлом чума, оспа и корь опустошали целые континенты в масштабе, о котором не смели и мечтать самые кровожадные завоеватели и самые пылкие революционеры. В сельскохозяйственных обществах гибель значительной части населения в результате инфекции – иногда болезнь уносила до трети популяции и даже больше – повышала спрос на рабочие руки и поднимала цену на труд относительно недвижимости и других видов капитала, цены на который оставались практически неизменными. В результате работники выигрывали, а землевладельцы и работодатели проигрывали по мере того, как реальная заработная плата росла, а рента падала. Институты смягчали масштаб таких сдвигов: элита обычно пыталась сохранить существующий порядок посредством законов и грубого насилия, но ей часто не удавалось сдержать уравнивающие рыночные силы.

Пандемии завершают четверку всадников насильственного уравнивания. Но существовали ли иные, более мирные механизмы снижения неравенства? Если рассматривать вопрос в крупном масштабе, то придется ответить, что нет. На протяжении всей истории каждый зафиксированный пример уменьшения материального неравенства являлся результатом действия одного или нескольких описанных «уравнителей». Более того, массовые войны и революции воздействовали не только на общества, непосредственно вовлеченные в конфликт: мировые войны и распространение коммунистической идеологии повлияли на экономические условия, социальные ожидания и политику многих сторонних наблюдателей. Эти волновые эффекты усиливали эффект уравнивания, присущий насильственным конфликтам. Таким образом, трудно отграничить развитие большей части мира после 1945 года от предыдущих потрясений и их продолжающихся последствий. Хотя снижение неравенства в Латинской Америке в начале 2000-х можно счесть подходящим примером ненасильственного уравнивания, эта тенденция остается довольно скромной по своим масштабам, а ее устойчивость сомнительна.

Другие факторы демонстрируют неоднозначные результаты. С древности до современности земельные реформы, как правило, более успешно сокращали неравенство именно в тех случаях, когда они были связаны с насилием или с угрозой насилия. Макроэкономические кризисы обладают непродолжительным эффектом в сфере распределения дохода и богатства. Демократия сама по себе не сокращает неравенство. Хотя повышение образования вкупе с технологическими переменами, несомненно, влияет на дисперсию доходов, история показывает, что образование и профессиональные навыки крайне чувствительны к насильственным потрясениям. Наконец, нет никаких убедительных эмпирических доказательств в поддержку мнения о том, что современное экономическое развитие как таковое уменьшает неравенство. Среди средств «благоприятной компрессии» нет таких, которые хотя бы немного приблизились по силе своего воздействия к Четырем всадникам.

И все же всякие потрясения имеют конец. После развала одних государств им на смену рано или поздно приходят другие. После эпидемий население вновь увеличивается, и его рост постепенно возвращает баланс труда и капитала к прежнему уровню. Мировые войны длились относительно недолго, и их эффект со временем затух: налоговые ставки и влияние профсоюзов снизились, глобализация выросла, коммунизм утратил свои позиции, холодная война закончилась, а риск Третьей мировой войны уменьшился. Все это делает возрождение неравенства в последнее время довольно объяснимым. Традиционные насильственные факторы в настоящее время, фигурально выражаясь, пребывают в спячке и вряд ли в обозримом будущем вернутся к былому уровню. При этом альтернативных механизмов уравнивания, сопоставимых по своему влиянию с ними, не появилось.

Даже в наиболее прогрессивных экономиках перераспределение и образование уже неспособны полностью противостоять давлению расширяющегося неравенства доходов до налогов и выплат. В развитых странах манят низко висящие плоды, но сохраняются фискальные строгости. С глобальной исторической точки зрения такое положение не должно удивлять. Насколько можно судить, до сих пор ни в какой среде, лишенной насильственных потрясений и не испытывающей их широких последствий, не наблюдалось серьезного сокращения неравенства. Стоит ли ожидать иного в будущем?