Веденея едва успела прибрать со стола, а Чистомысл собрался что-то ей сказать, когда снаружи послышался пере-брех дворовых собак и быстро приближающийся топот копыт.

Всадник осадил коня у самого дома и шагнул в дверь прямо навстречу торопливо поднявшейся Веденее.

Она остановилась, ожидая увидеть того, кого указал ей волхв, но вошел человек ни капли не похожий.

Он шагнул через порог, согнувшись, и выпрямился, моргая глазами с яркого света улицы. Был он высок, повыше и поплечистее самого Чистомысла, но гораздо моложе, годился ему в сыновья. Куртка и штаны его были из хорошо выделанной кожи, расшитой тесьмой, украшены были и далеко не новые сапоги. За плечами незнакомца висел плащ, не похожий на те, что носили славяне, — был шире и с откинутым назад капюшоном, отороченным мехом. На узорчатом поясе висели нож в кожаных ножнах и меч. Узкое неулыбчивое лицо его потемнело от загара и обветрилось. Рыжие волосы падали на плечи. Синие глаза оглядели по очереди всех, а горбатый нос с густо сидевшими крупными веснушками слегка сморщился.

Разглядев наконец Чистомысла, приезжий вспомнил о вежливости и отвесил девушкам поклон. Потом прошел к столу, полез за пазуху и молча высыпал перед Чистомыслом горсть угольков.

Волхва словно подменили. Лицо его потемнело, он привстал, впившись глазами в принесенное. Дождавшись, пока Чистомысл посмотрит на него, приезжий коротко кивнул, сгреб угольки в ладонь и вышел.

— Кто это, Чистомысл? — шепнула Веденея. — Не сын ли твой?

— Что ты! — волхв поднялся, оправляя одежду. — Мой сын еще мальчик двенадцати лет… А это тоже волхв, из моих дальних родичей, из моего корня, Лисохвост его имя.

Прогнева прыснула — к ней вернулась ее обычная веселость, — но Веденея была в тревоге. Когда Чистомысл направился к двери, она метнулась следом:

— Куда ты? Что за весть он принес?

Волхв придержал ее за плечи, глянул в глаза:

— Страшную весть, Веденеюшка, страшную. Беда там, откуда принес он сии угли, — горит земля, горюют люди. Я еду туда. Прощайте!

Девушки только успели выбежать из дома — оба всадника уже сидели в седлах. Рыжий Лисохвост торопился, горяча коня, а Чистомысл свесился к сестрам и молвил приветливо:

— Не бойтесь, девицы, не дадим вас в обиду. Живите спокойно, ни о чем не думайте! Еще свидимся, еще на свадьбах у вас погуляем!

И, нахлестывая коня, поскакал за отъезжавшим Лисохвостом.

Немало напугав поселян, всадники вырвались из-за ограды и поскакали берегом озера, а потом углубились в сосновые смолистые боры, что со всех сторон окружали озеро и деревню на его берегу.

Боры тянулись здесь с небольшими перерывами и перелесками во все стороны, кроме южной, а на север — до самого дома Чистомыслова и далее. Между медно-бурыми и рыжими стволами сосен далеко было видать — вольготно дышится в сосняке. Жеребцы ходко рысили по усыпанной иглами и старыми шишками тропе, поросшей редкой травой. По краям ее, среди брусничных и черничных кустиков, пробивались молодые побеги папоротника — разрыв-травы.

Кони сами выскочили на дорогу пошире, видно было: по ней и телеги ходят. Впереди уже виднелась река, которую Чистомысл еще по старой привычке выдавать себя за му-ромлянина называл по-фински — Йоки хотя уже сами му-ромляне давно звали ее на славянский манер — Ока.

Здесь их, даже если бы кто и захотел, не смог подслушать. Сдержав бег не в меру горячего коня, Чистомысл велел остановиться и Лисохвосту:

— Дай-ка на угольки глянуть.

Тот молча опять полез за пазуху, вынул один, побольше, и протянул волхву. Горбатый нос Лисохвоста, резкие скулы и тонкий хищный рот напряглись, следя за наставником.

Чистомысл вертел уголь так и эдак, прикидывая.

— Странный он какой-то, — наконец произнес он в раздумье. — Что-то в нем такое есть тайное, а что — не пойму! Где взял?

— Угли от дома, — объяснил Лисохвост, выговаривая слова на странный чужой манер, — Дом сгорел, жилой. Да не один сгорел — вся деревня. Чего тут странного?

— Так ведь и огонь разным бывает!

— Конечно, — кивнул Лисохвост. — Этот от смоляного факела зажжен — степняк на соломенную крышу факел бросил, вот и занялось.

Волхв только усмехнулся самоуверенности своего спутника. Он понемногу начал догадываться, что такого чудного было в углях.

— Хороший ты следопыт, Лисохвост, — молвил он. — Муравей по песку год назад прошел, а ты все про него расскажешь, и даже то, что он думал тогда. А только здесь ты ошибся — не от факела зажжен этот огонь.

— А от чего же? Уж не от молнии ли?

Услышав это, Чистомысл сердито пристукнул себя по колену. Брови нахмурились.

— Запомни раз и навсегда, — прошептал он, оглядываясь, — здесь ее, молнию, стрелой Перуна кличут. И никак иначе! Ты бы еще вспомнил, отчего она бывает. Остерегись где-нибудь при людях ляпнуть — подумают, что ты нечисть… А здесь, — уловив, что Лисохвост все понял, Чистомысл оставил наставления и сдавил уголь пальцами, бросив повод, — не от мол… стрелы Перуновой занялось… Слушай! — заговорил, прикрыв глаза. — Загорелся дом не сверху, а снизу, и загорелся враз — как сухой стог вспыхнул, так что те, кто в нем был, не успели выскочить. Двое детей, младенец в люльке, старик… Откуда достал?

Подивившись про себя тайному знанию волхва, Лисохвост широко обвел рукой:

— Отовсюду. Со всей Руси…

— Опять неверно, — перебил Чистомысл почти сердито. — Нет пока еще Руси! Ты ее Русью вслед за своими византийцами кличешь, а так ли они себя через века именовать станут—про то нам неведомо. Молодая сия земля, силы еще много, и сила та не мерена. Может, возрастет, может, истает с годами — рано еще загадывать. Но уже сейчас чую муку великую для земли этой — варяги едва десяток лет тут посидели, а уже вон какие гостинцы подкидывают!

Он подбросил уголек на ладони и протянул его Лисохвосту, но тот не взял. Мысли его были далеко. Очнувшись от толчка, он оглянулся на Чистомысла:

— Ну как же так можно, чтобы дом сразу весь, как сухой стог? Что за огонь должен быть?

— Небесный, — сухо ответил волхв.

— Неужели — Змей?

Оба разом сторожко оглянулись, словно их могли подслушать. Враг мог подстерегать их везде.

— Вот теперь ты верно назвал того, кого под именем Змея знают! — вполголоса сказал волхв. — Они самые! Больше некому… Это они рубят деревья, что плодов не приносят, вместо того чтобы подождать урожайного года.

— Ну так надо их найти и вышвырнуть, пока не поздно! — с горячностью молодости воскликнул Лисохвост. — Эдак они всю землю спалят!

— Давно ты в наших рядах, Лисохвост, — строго осадил его Чистомысл, — а одного не усвоил — не мы защищаем землю. Мы только помогаем ее героям, если им мешают свое дело делать. Сами мы не должны вмешиваться в дела новых народов, только если людям дело не под силу. Наша цивилизация отмирает, а молодые еще малы и слабы.