Тут у Егора совесть заговорила. А что, если из-за той минуты, на которую он бригаду задержал, беда стряслась? Начальника решил изобразить, инструкцию вспомнил… Может, там всего-навсего один укол требовалось сделать, но вовремя. Пришли бы на минуту раньше — успели бы.

Кое-как консьерж себя успокоил: нечего паниковать зря, покуда ничего не известно. Но с этого момента почему-то к судьбе этой чужой старухи у него уже не было равнодушия. Прямо как за мать переживал, хотя мать у него еще два года назад померла от рака. И не старая, всего сорок шесть было…

Наконец в лифте загудело. Кабина шла вниз, встала. Дверь с рокотом разошлась, и оттуда неторопливо — это сразу навело Егора на грустные мысли! — выкатили каталку, на которой лежало тело, с головой укрытое простыней. Санитары в полном молчании потянули тележку к слипу, а врачиха поддерживала под руку рыдающую Ольгу. Она успела переодеться в темное платье и даже косынку черную повязала. При этом Ольга несла с собой довольно большую, но, как видно, не тяжелую хозяйственную сумку. Не иначе, прихватила смертное, чтоб обрядить мать-покойницу в последний путь…

Егору так жутко стало, что он аж похолодел изнутри. Не успели, не отводились с бабкой — и он тому причиной! Задержал на чуть-чуть, называется!

Растерянно встав с места, он в полном молчании проводил взглядом печальную процессию. Выходить не решился, побоялся, что врачиха скажет: «Молодой человек, если б мы пришли на минуту раньше…» Посмотрел только через стекло двери, как санитары тело задвигают внутрь «Скорой», помогают Ольге влезть в машину, садятся сами и уезжают. Все! Вот и пожила бабка в городской квартире с заботливой дочкой!

Полчаса после этого никто мимо Егора не проходил, и слава богу, потому что все это время парень совестью маялся, уперев голову в ладони. Даже слезы наворачивались и злость на самого себя разыгралась. Тошно, очень тошно ему было.

Когда эти полчаса истекли, защелкали кнопки. На экранчике видеодомофона Егор увидел лицо Галины — домработницы Климковых. Крепкая такая баба, как гриб-боровик, возрастом за тридцать, чернявая и бойкая. Гыкает, правда, заметно, потому что не то хохлушка, не то казачка кубанская. Ну, и словечки изредка проскакивают: «трохи», «треба», «нехай» и прочие. Опять е пуха над верхней губой до фига. Почти что усы натуральные.

Галина втащила в подъезд две тяжеленные сумки, затаренные продуктами.

Шумно выдохнула, утерла со лба пот.

— Уф-ф! Еле доперла! — сообщила она. — Одной фрукты пять кило набрала.

Пришли мои?

— Пришли, — вяло отозвался консьерж. — Уж больше часа, как дома.

— Ну и добре. А ты чего невеселый, Егор?

— Бабка из тридцать второй померла, -Сообщил Егор. — Ольгина мать.

— Ой, лышенько! — нахмурилась Галя. — Она ж вроде не совсем старая была… И отчего?

— Сердце схватило. «Скорая» приехала, да поздно.

— Погано, — вздохнула домработница. — Не нравилась мне эта Оля, шибко много любопытничала, но зла я ей не желала. Мать есть мать, она одна…

— Это точно, — вздохнул Егор.

— Видела я эту «Скорую», — припомнила Галя. — Когда она уезжала. Только не подумала, что ее в наш подъезд вызывали. Да и не до того мне было. И без того напугалась…

— Чего?

— А я, блин, сегодня чуть в ментуру не попала! — сообщила Галина. — И знаешь где? Почти что у входа во двор. Я ведь могла бы намного быстрее прийти.

Иду себе с сумками, никого не трогаю — и тут они, родимые. Документы спрашивают. «Опять, — думаю, — за чеченку приняли!» Уж один раз попадала так, после взрывов. Теперь всю дорогу с паспортом хожу. Подаю этим паспорт, они его и так, и эдак глядят, и супорот-напупорот. Нашли регистрацию, поглядели и говорят: «Что-то ваша отметка у нас сомнения вызывает! Наверно, надо в отделение пройти, для выяснения». Чи я не знаю, что все в порядке, га? Просто им охота в отмаз стольник загрести. Ясно, что иногородняя, не москвичка — вот и придрались. Ну, да не на ту напали! Короче, отвязались…

— Помочь сумки до лифта донести? — предложил Егор, которому Галькина жизнерадостность немного поправила настроение.

— Будь ласка! — стрельнула глазами знойная южанка. Нет, если б не казачьи усищи этой девахи, Егор точно бы роман с ней закрутил, а может, и женился бы. Правда, она малость постарше и бездетная разведенка, кажется, но хозяйственная до ужаса. Конечно, она эти сумки и сама донесла бы до лифта — пять метров не расстояние. Но знак внимания есть знак внимания. Доброе слово и кошке приятно…

Галька уехала наверх, Егор вернулся в будку. Прошло еще минут десять, может, пятнадцать, и тут до ушей консьержа через несколько этажей долетел пронзительный бабий визг…

В нескольких сотнях километров от Москвы, на улице одного из областных центров, стоял отреставрированный особнячок, до 1918 года принадлежавший известному на всю губернию купцу, потомственному почетному гражданину и поставщику Двора Его Императорского Величества. Купец маленько пережил государя, примерно на пару месяцев. Выражаясь по-современному, он «спонсировал» в городе правоэсеровский мятеж, совпавший по времени с выстрелами Каплан в товарища Ленина. Мятеж этот провалился, на белый террор ответили красным, похватав и расстреляв по ходу дела несколько сот буржуев, офицеров и контрреволюционных интеллигентов. Впрочем, расстреляли не всех, некоторых отпустили и определили на обязательные общественные работы — чистить сортиры.

Кто там был прав, а кто виноват — теперь хрен поймешь, но, как ни странно, «железная лапа Чека» до главного «спонсора» не дотянулась. Купец вовремя смылся и, прихватив пару чемоданов с ценностями, добежал аж до Украины, пытаясь спрятаться под защитой кайзеровских штыков. Однако, кроме немцев, на Украине имелись еще и махновцы, которые, отловив буржуя, порубали его шашками и реквизировали чемоданы в пользу «вильного селянства».

Чудом пережив все события бурной советской истории, в том числе Великую Отечественную, когда город сперва немцы бомбили и обстреливали, а потом наши, когда выбивали немцев, особняк использовался и как жилой дом, и как учреждение, пока, наконец, не приплыл в частную собственность акционерного общества «Кентавр», занимавшегося оптовой торговлей продовольственными товарами. Оно, конечно, среди «поставщиков Двора» покамест не числилось, но деньгами ворочало немалыми и очень неплохо отреставрировало особняк, даже лифт соорудило, которого при купце не было.

Рабочий день в офисе близился к концу, хотя по комнатам метились экраны компьютеров, жужжали принтеры и ксероксы. Покойный купчина, во времена которого даже арифмометр и пишущая машинка считались чудом XX века, поди-ка сильно порадовался бы за новое поколение российских капиталистов.

Впрочем, бывший «поставщик Двора», наверно, сильно прибалдел бы от вида внутренних помещений офиса, точнее, от того, что висело на стенах и лежало под стеклами на рабочих столах сотрудников. Конечно, его порадовали бы иконы и портреты государей, начиная с Петра Великого и кончая Николаем II. На огромный плакат, изображавший полуголую Мадонну, купеза небось посмотрел бы не без удовольствия, плотоядно шмыгнув носом, но все же повелел бы убрать от греха. А вот от алого вымпела с надписью «Победителю социалистического соревнования» или большого портрета товарища Сталина, украшавших стену в одном из отделов, он точно выпал бы в осадок.