Вдали он заметил человека, спокойно идущего ему наперерез. Вскоре священник понял, что это Родольфо.

— Приветствую вас, ваше высокопреосвященство.

Адвокат кивнул:

— Родольфо! Как поживаешь?

Родольфо пожал плечами. Скелет постукивал, за левым плечом покачивался череп.

— Родольфо, я недавно думал о том, что ты, без сомнения, давно искупил свои грехи. Почему ты не освободишься от этого нелепого груза?

— Я к нему привык. Брат все-таки.

Он улыбнулся, разглядывая свою ладонь, затем перевернул ее. К тыльной стороне была привязана рука скелета, хрупкие кости, связанные тонкими кожаными ремешками.

— Ну, как знаешь. Но все-таки поразмысли об этом. Я бы легко за тебя поручился.

Родольфо равнодушно смотрел вдаль. Затем обернулся:

— Куда вы направляетесь?

— Решил полюбоваться рекой. Ты не знаешь неподалеку красивого места?

— Идемте. — Родольфо повернулся и пошел прочь.

— Помедленнее, друг мой. Я съел за обедом гору тушеной ослятины и чувствую тяжесть.

Через некоторое время они поднялись на невысокий пригорок. Внизу текла река, темная и сверкающая в свете полуденного солнца. Усевшись на траву, они молча смотрели на воду. Родольфо указал на широкую излучину вверх по течению:

— Там он упал.

— Кто?

— Несчастный Икар.

— Но по легенде он упал в Эгейское море.

— Это неправда. Он упал сюда, в реку По, так гласит наша ломбардская легенда. Я его видел. Он бился в воздухе, как раненая птица, как чайка, ослепленная светом. Вы похожи на него.

— Возможно, его тоже тянула к земле тушеная ослятина. Но ты в самом деле странный малый, Родольфо. Я правда не знаю, как тебя понять.

— Понимайте как угодно. Достаточно безумен, чтобы видеть, что к чему, достаточно! — Он улыбнулся, показав почти беззубый рот. — Вот что я вам еще скажу, смотрите туда, вниз по течению, рядом с тем местом, где вода темная и будто течет разом в две стороны, вверх и вниз. Там очень глубоко. Там стоит собор, скрытый внизу.

— Что? Собор?

— Да. Это правда. Целый собор, весь из мрамора, тайно высеченный из одного обломка скалы. Много веков назад. Его

притащили сюда, на берег реки, и построили вокруг баржу. Надеялись по воде переправить в Адриатику, а затем в Венецию, но баржа затонула. Точно в том месте.

— Кто? Кто взялся за это непосильное дело?

— Резчики по мрамору, скульпторы, возницы. В горах есть второй собор — пустота, формой точно как тот, что в воде. Горные жители держат это в тайне. Некоторые там говорят по-гречески.

— Понимаю.

— Ничего вы не понимаете, отец, если сказать честно. Или очень немногое.

— И почему же?

— Это, все без исключения, только мечта. Сказка, что мы сами себе рассказываем. История, которую мы видим в зеркале, считая отраженный мир настоящим. Мы верим, что другой истории быть не может. Это не так.

— Я не улавливаю логики.

— Логики? Логика здесь ни при чем.

— Это я заметил.

— История похожа на часовой механизм, но им не является. Но возможно, я ошибаюсь. Я не создаю новую религию, просто смотрю на то, что вижу, или, скорее, вижу то, на что смотрю. Возможно, это и выдумка и быль одновременно, сон и пробуждение, обыкновенное чудо.

— Обыкновенное чудо. Родольфо, это интересно, но за пределами моего воображения.

— Лишь мы сами определяем пределы своего воображения.

Аркенти покачал головой:

— Мне уже пора, Родольфо. Кажется, с меня довольно твоих причудливых сказок. Но ты забавный. И спасибо, что показал мне этот чудесный вид.

Адвокат поднялся и начал спускаться с холма, оставив Родольфо лежать на боку, растянувшись на траве в бледных объятиях скелета. Через несколько минут адвокат отошел уже настолько, что не слышал бормотания Родольфо:

— Прощай, бедный Икар.

На долгом пути обратно иезуит отгонял мысли о девушке, думая о Фабрицио Камбьяти и семи смертных грехах.

Он перебирал их один за другим.

Гордыня. Конечно, начинать нужно с нее. Камбьяти не казался человеком, одолеваемым гордыней. Напротив, он, похоже, хотел помогать бедным и больным и не гнался за почестями. Впрочем, его увлечение алхимией можно было счесть своего рода самонадеянностью или, по крайней мере, абсурдным стремлением создать нечто из ничего, что, разумеется, под силу лишь Господу.

Леность. Адвокат не считал Камбьяти ленивым человеком. Он многое делал, был и лекарем и художником и, очевидно, также прилежно выполнял обязанности священника.

Гнев. Ни один из собеседников адвоката не упоминал, что Камбьяти видели в гневе. Нет, судя по всему, он в самом деле был всепрощающим священником.

Чревоугодие. Каждый собеседник упоминал о его худобе. Разве что кандидат был из тех церковных чревоугодников, что прячут толстый живот под широкой сутаной — обычное дело на улицах Рима. Но нет, едва ли.

Алчность. Был ли Камбьяти алчен? Вовсе нет. По всем признакам его жизнь ничем не отличалась от жизни бедняка.

Зависть. Слабость, пускающая в душе человека длинные корни, которые непросто выкорчевать. Ее порождает чувство ненасытности, чувство пустоты, которую никогда не заполнить. Но, скорее всего, священник никогда не смотрел косо на чужое богатство или чужую славу. Нет, не зависть.

Оставалась похоть — слабость довольно распространенная. Портрет юной прекрасной герцогини в монастырском дворе — не похоть ли на нем изображена? Возможно…

Аркенти вошел в город через открытые ворота. Обогнавшая его телега обдала его запахом свежего сена. Адвокат на миг представил себе Элеттру, а затем ее прабабушку, сидящую напротив него во время их беседы о кандидате в святые. Свет, искорка в глубине ее глаз сказала ему, что ее прежние чувства к Камбьяти не умерли. То был огонь желания, адвокат дьявола в этом не сомневался. Затем он вспомнил, что увидел в этих старых глазах отражение собственного взгляда.

Дождь лил весь день, и адвокату с Элеттрой пришлось устроиться в маленькой гостиной на первом этаже герцогского замка. Окна были распахнуты, пропуская в комнату влажный свежий воздух и запах зелени. Лето выдалось невероятно сырое. Маленький яркий щегол садился на подоконник, наполняя комнату переливчатыми трелями, затем взлетал на высокую сосну. При каждом появлении щегла Элеттра отрывалась от работы и наблюдала, как он скачет по подоконнику. Девушка была спокойной и сдержанной и казалась вполне довольной жизнью.

— Мне нравится быть с вами, — проговорила она.