— Конечно, я в восторге, — сказал Меркулов с раздражением. — Может, тебе еще и премию за это выписать?

— Спасибо за заботу, — сказал я. — Пойду-ка я, пока ты ее в самом деле не начал выписывать.

Я направился к двери, и он меня окликнул:

— Саша!

Я обернулся от дверей. — Ну?

— Не сердись, — сказал он. — В ФСК пойдем?

— Когда?

— Хоть завтра. Ты же не думаешь, что ваш стукач сдаст вам всю организацию? Дело надо продолжать.

Он еще не знал кличку Стукалова, но суть его подвига угадал верно. Я приложил руку к уху и сказал:

— Есть!

Сережа и Лариса в который раз пытались идентифицировать убийство капитана Ратникова по признакам, которые они выявили в серии дел наших «стрелков». Кто-то из них никак не мог расстаться с гипотезой гэбэшного преследования свидетелей преступления. Увы, к убийству капитана Ратникова наши «стрелки» отношения не имели. Ребят это огорчало, а меня почему-то радовало. Может, я становился жертвой пропаганды, которой так опасался Меркулов? Мы сели к компьютеру вместе, я стал задавать вопросы, и они по мере сил пытались на них ответить. В частности, они попытались вычислить вероятность работы «Макарова» в режиме одиночного поиска. Это позволило установить, что «Макаров» работал никак не один.

— Его вели, — сказал Сережа. — Его наводили на новые жертвы. Чтобы разыскать их, нужна была информация на уровне МВД или ФСК.

Я не успел ответить, позвонил Грязнов.

— Все, — сказал он. — Он у нас в руках. Подъезжай ко мне на Петровку, поболтаем с молодым человеком. У меня магнитофонная запись его выступления перед репортерами. Говорят, очень интересно выступал.

— Сейчас буду, — сказал я и отправился в МУР.

Полковник Рогозин в пятницу выехал за город по Ярославскому шоссе и, машинально глянув в зеркальце обзора, почему-то сразу обратил внимание на старенькие «Жигули», что пристроились следом за ним. Жизненный опыт научил его отличать хвост от случайного попутчика, и тут он тоже недолго сомневался. За ним следили, причем не слишком скрываясь. Он не стал форсировать события хотя бы потому, что на данном этапе скрываться ему было не от кого. Решил подождать.

Уже миновав Мытищи, он обратил внимание, что шедшая за ним машина мигает ему фарами. Рогозин замедлил ход, свернул на обочину и остановился. Преследователь остановился чуть позади и еще не выбрался из кабины, а Рогозин уже определил, что это Феликс Захарович Даниленко. И хотя он до этого не слишком беспокоился о нечаянном преследователе, но все же испытал невольное чувство облегчения.

Феликс Захарович вышел из машины и подошел к нему. Рогозин открыл ему заднюю дверцу, и старик забрался на заднее сиденье.

— Рад встрече, — сказал Рогозин, разглядывая его в зеркало. — Только не говорите, что вы здесь оказались случайно.

— Я и не собираюсь, — сказал Феликс Захарович. — Я веду вас от самого вашего дома.

— Да? — сказал Рогозин. — Браво! Я заметил вас только перед кольцевой дорогой. Возникла какая-то необходимость?

Феликс Захарович тяжело вздохнул.

— Разумеется. Я, как и вы, понимаю смысл инструкций и не стал бы нарушать их без нужды.

— Наш предыдущий разговор получил развитие? — спросил Рогозин.

— Очень неожиданное, — сказал Феликс Захарович. — Я жду от вас откровенности, Александр Александрович.

— Простите? — удивился Рогозин. — Я не очень понял, что конкретно вы от меня ждете?

— Вы говорили о желании встретиться с высшим руководством проекта, — напомнил Феликс Захарович. — Что вас не устраивает в нынешних представителях?

Рогозин ответил не сразу.

— У меня свое понятие о чести, Феликс Захарович, — сказал он. — Я не был убежденным коммунистом, но я работал на государство. Мне нелегко принять мысль, что моего государства больше нет. Люди, которые заняты в реализации проекта «Народная воля», в большинстве своем не более чем выскочки перестроечного периода. Они воспользовались смутой, чтобы взять в руки не принадлежащее им наследство.

— Знакомы ли вы с теми, кто реально контролирует проект?

— Не то чтобы знаком, — улыбнулся Рогозин. — Но я приблизительно представляю, что это за фигуры.

Феликс Захарович опять вздохнул.

— Понимаете, Александр Александрович, я участвовал в разработке структуры управления этого проекта. Мы предвидели вероятность попыток захватить бразды правления со стороны различных политических групп. Именно для этого была предложена столь сложная, законспирированная и многослойная форма контроля.

— Масонская ложа, — сказал Рогозин.

— Что? — не понял Феликс Захарович.

— Пирамидальная структура характерна для управления масонских организаций, — пояснил Рогозин. — В свое время я внедрялся в «Гранд ориент», и мне пришлось изучить их структуру.

— Да, возможно, — согласился Феликс Захарович, который структуру масонской ложи не изучал, но о масонах кое-что знал. — Таким образом, в сфере управления процессами развития плана «Народная воля» участвуют сразу несколько равноправных групп. Я представляю команду, которая следит за реализацией положений принятого плана. Другие ищут и определяют цели, третьи разворачивают формы пропаганды и рекламы. Но вот уже в течение некоторого времени я стал замечать, что система начинает давать сбои. Какая-то отдельная группа начинает диктовать свою волю всем остальным.

— И что вы предприняли? — заинтересовался Рогозин.

— Вы должны кое-что понять, — сказал Феликс Захарович. — После смерти Егора Алексеевича я являюсь главным специалистом в вопросах проекта. И когда я вижу, как начинают попираться основы, я не могу бездействовать.

— Попираться основы? — усмехнулся Рогозин.

— Да. Проект рассчитан на возрождение сильного государства, в нем задействованы новейшие открытия в области социальной психологии. Мы формируем новое мировоззрение, а не устраиваем заговор с целью захвата власти. К сожалению, не все хотят это понять. Многие просто жаждут реванша.

— Я, например, — сказал Рогозин.

— Боюсь, вы не совсем меня поняли, — терпеливо произнес Феликс Захарович. — Речь идет о возбуждении социальной стихии. Но мы способны контролировать только первые этапы этого процесса.

— Я вам говорил, что был хорошо знаком с Егором Алексеевичем, — сказал Рогозин. — Все эти новейшие открытия, о которых вы говорите, были почерпнуты им на закрытых семинарах Римского клуба.

— Какое это имеет значение? — не понял Феликс Захарович.

— Не обольщайтесь насчет стихий, — сказал Рогозин. — Настало время, когда социальные стихии формируются в кабинетах власти. Какие бы утопические идеи ни стояли в основе вашего проекта, он нужен властолюбивым людям для того, чтобы укрепиться в новом мире.