— Все равно, дитя мое, должно быть, вы чувствуете себя одиноко после смерти единственного близкого человека, а на свете нет ничего хуже для женщины, чем плыть по течению, не имея ни кровной, ни душевной привязанности. В замке все понимают ваше сложное положение, и, если вам кажется, что Рафаэль суров к вам из-за американца, так это только потому, что он относится к вам как к племяннице своего доброго друга, как к человеку… О! Я снова вижу в ваших глазах сомнение! Что Рафаэль сказал или допустил такого, что вы считаете его настроенным враждебно к вам?

— Враждебность не особенно разговорчива…

— Вам не нравится мой Рафаэль?! — Донья Мануэла так и взвилась при мысли, что кто-то может питать к ее внуку какие-то иные чувства, кроме обожания. — Перестаньте, вы шутите, Ванесса, то, что вы чувствуете, — просто раздражение, потому что вы такая независимая натура, а он — властный испанец.

Да, подумала Ванесса, он действительно раздражал ее — и своим надменным и властным видом, и тем, что вечно знал, что для нее лучше. Но это не объясняло тех столкновений, которые время от времени вспыхивали между ними. Какое-то напряжение носилось в воздухе между ними, подталкивая к краю чего-то неизведанного, но пленяющего своей яростью и опасностью. Должно быть, это и была враждебность! Для мужчины дружба с доном была вполне возможна, но с женщинами он был невыносим, поскольку пробуждал в них низменные инстинкты, например, желание противоречить ему. Или стремление завоевать его, как это было в случае с Лусией.

— Дитя мое. — Донья Мануэла смотрела на Ванессу слегка насмешливо, — если позволить дону Рафаэлю раздражать вас по пустякам, он может пойти по этой дорожке до самого конца. Знаете, у него поистине дьявольское чувство юмора.

— Но ведь не всегда есть настроение забавляться этим, — сердито возразила Ванесса.

— В целом все это совсем невесело, моя маленькая? — Агатовые глаза сеньоры оживленно заблестели. — Помню, девушкой я не испытывала большего удовольствия, чем во время словесного поединка с кем-нибудь из моих соотечественников. Это правда, что испанские женщины рождаются соблазнительницами и что флирт с мужчиной, балансирующий на грани дозволенного, подталкивает к самым рискованным высказываниям. Но, может быть, англичанкам тоже по душе эта тонкая игра? В ней есть нечто восхитительно вызывающее, благодаря чему она и кажется такой привлекательной, вам это не кажется?

— Я согласна с вами, что испанские мужчины ведут себя вызывающе. — Ванесса грустно улыбнулась. — А вы много в молодости флиртовали, донья Мануэла?

— Я была неистощимым источником огорчения для моих без конца сменявшихся дуэний. Потом появился дед Рафаэля, и мне захотелось показать ему, что на нем свет клином не сошелся. Иногда под моим окном собиралось одновременно по три кавалера.

— Вы вышли замуж по сговору? — поинтересовалась Ванесса, представив себе почтенную пожилую даму в образе черноволосой сеньориты, напропалую флиртующей с юными ухажёрами, очарованными звуками гитарных струн, красной розой в волосах и чрезвычайной учтивостью испанского обхождения.

— Дон Рафаэль Лyec, который в конце концов стал моим мужем, был одним из претендентов, среди которых мой отец выбирал для меня подходящего. — Донья Мануэла рассмеялась, предавшись воспоминаниям. — Петухи часто клюют тех кур, которые им нравятся и, когда Рафаэль отказался поклоняться мне так же, как делали остальные, и даже набрался наглости сделать мне замечание по этому поводу, я поняла, что он и есть тот мужчина, за которого я хочу выйти замуж. Мы, испанцы, говорим, что жена должна любить своего мужа как друга и бояться как врага… Это поистине станет символом веры для той, кто выйдет замуж за Домерика.

В это Ванесса поверила без труда. Донья Мануэла указала веером на один из портретов на стене зала:

— Вы замечаете сходство между моим мужем и внуком? Рафаэль, мой внук, правда, шире в плечах, несколько лет он провел в колледже, где пристрастился к охоте и рыбалке, но в его глазах горит тот же скрытый огонь. В жилах Домериков течет кровь корсаров. Вы знали об этом, Ванесса?

— Ваш внук рассказывал мне об этом. Кажется, что он этим гордится, — добавила девушка с легкой улыбкой.

Донья Мануэла рассмеялась:

— Каждый раз, когда он смотрится в зеркало, он видит там лица своих предков. Дитя мое, у меня сохранилось несколько оригинальных старинных украшений, и мне хочется показать их вам. Не будете ли вы так добры открыть вон тот ящик и подать мне старинную шкатулку тяжелого чеканного серебра?

Взяв ее в руки, Ванесса ощутила, как дрожь пробежала по пальцам: она догадалась, что в давние времена этот ларец пересек пиратские Карибы вместе с остальными сокровищами, которые награбил Завоеватель.

— Спасибо. — Донья Мануэла взяла шкатулку и повернула ключ в замке.

Ванесса, стоящая на коленях на обитом гобеленом стуле, вскрикнула от восхищения при виде пиратских сокровищ. Кольца и броши с огромными камнями, серьги с подвесками, тяжелые ожерелья, колье… Восхищенная девушка подумала, что эти украшения Завоеватель, наверное, преподнес своей английской невесте. Его руки, привычные к шпаге, застегивали ожерелья на ее стройной шее и продевали тяжелые серьги в ее маленькие ушки. Наверное, он отступал назад, чтобы сверкающими глазами властелина взглянуть на камни, горящие на бледной коже жены, которую он купил себе на аукционе…

Ванесса затаила дыхание, ей представилось, как девушка, замирая от страха, прикасалась к камням, не смея отказаться от подарка головореза, во власти которого она оказалась…

— О чем вы задумались, дитя мое? — тихонько спросила донья Мануэла.

— О девушке, которая вышла замуж за первого дона Рафаэля, — так же тихо ответила Ванесса, будто боялась нарушить покой потускневших от времени сокровищ.

— Так Рафаэль рассказывал вам эту знаменитую историю? — Озорной огонек, промелькнувший в глазах сеньоры, отразился в зеленых глазах Ванессы. — Она вас шокировала?

— Только поначалу, — призналась Ванесса. — Но ваш внук сказал, они любили друг друга.

— Вам трудно представить, моя дорогая, что женщина смогла полюбить испанского корсара, который, как вы знаете, рисковал своей жизнью ради того, чтобы избавить ее от гораздо более страшной участи? Он захватил девушку, и его галеону удалось выскользнуть из гавани прежде, чем за ним в погоню были отправлены мавританские корабли. Она плавала с ним два года, пока он не открыл остров Луенду, где стал правителем, и они обзавелись семьей.

— Очень романтическая история, — улыбнулась Ванесса. — А что это, донья Мануэла? — Из старой серебряной шкатулки она извлекла прямоугольную коробку, обтянутую тисненой кожей.

— Это альбом с фотографиями. — Донья Мануэла живо схватила его. — Так вот где он затерялся, а я-то заставила мою бедную Луизу перерыть все вдоль и поперек! Смотрите! — Старые пальцы отперли застежку и открыли альбом, представив глазам Ванессы семейные снимки. Ванесса рассматривала их вместе с доньей Мануэлой и, узнав, что улыбающийся с фотографии карапуз в морском костюмчике — дон Рафаэль в детстве, не смогла удержаться от возгласа: