Он проехал до следующего съезда с автострады и развернулся. Было девять тридцать вечера.

* * *

Вечер продолжался. Незадолго до полуночи Магги подала десерт, а Том пошел в подвал за шампанским. Лена воспользовалась его отсутствием, чтобы сказать, насколько впечатлил ее этот человек.

— Как вы, наверно, все гордитесь, что у вас в семье есть настоящий писатель! Я обожаю своего папу, но он работает в торговом центре, в службе сервиса, и, как бы мы ни старались, его работа никогда не будила в нас романтических мыслей.

Магги заметила, что на автоответчике мигает огонек, и удивилась, кто это может звонить в субботу вечером, да еще в такое время. Но она сразу обо всем забыла, как только увидела Тома, который вошел в комнату с бутылкой в руке — настоящий любезный хозяин дома, желающий сделать приятное гостям.

— Магги, теперь я могу сказать вам, что представляла вас себе такой итальянской мамой. А вы оказались совсем другая.

В то время как Магги отвечала ей очередным анекдотом, в безымянной аллее Фред парковал машину Боулза. Изнемогая от усталости после всего, что ему пришлось пережить за последние сутки — изнуряющие дебаты с Томом, ночь откровений с Магги, поездка в Париж, прерванная приступом Питера, — он хотел знать, почему у него в доме никто не подходит к телефону. Фред переступил порог, на секунду задержался в кухне, заметив остатки жаркого в серебряном сервизе, прошел в коридор, ведущий в гостиную, и оттуда услышал отголоски разговора.

— Из всей нашей семьи Уоррен — больше всех итальянец. Он лучше меня готовит пасту, насвистывает арии из опер Верди, а иногда даже разговаривает руками.

Фред еще издали узнал голос жены и детей, которым тут быть не полагалось. Ему пришла забавная идея послушать под дверью, и он замедлил шаг.

— Вы увидите, милая Лена, что с годами это только усиливается. Возьмем, к примеру, моего мужа, он иногда начинает ругаться как сицилийский контрабандист, хотя ни разу в жизни не был на Сицилии.

.. Милая Лена? Это что, званый ужин? Без него? И кто эта милая Лена?

— Чистая правда, — добавила Бэль. — Папа и Уоррен гораздо чаще выдают себя, чем мы, им труднее скрывать свою итальянскую сущность.

— Ничего подобного! — возразил Уоррен. — Папа, может, и страдает атавизмом, но я всегда считал себя американцем до мозга и кости — когда мы там жили. А теперь я француз.

Прижавшись к стене в коридоре, Фред еще несколько минут послушал разговор о корнях и успокоился, убедившись, что тоже присутствует в беседе в качестве «папы» и «мужа». Ему оставалось лишь войти в комнату и попросить представить эту Лену, которая, судя по всему, прекрасно знает его сына.

— А вы, мсье Уэйн? Кем вы себя чувствуете — итальянцем, американцем или французом?

Фред застыл на месте.

Что это еще за мсье Уэйн?

— В Риме веди себя как римлянин, — ответил Том. — Что бы там ни говорили Бэль и Магги, я ничуть не тоскую по своим корням, да и атавизмом никаким не страдаю, как считает Уоррен. Мои родители с уважением относились к принявшей их стране и привили это отношение мне.

Фред потер виски и попытался выстроить в нужном порядке слова родители, Магги, уважение и корни. Все это было произнесено голосом Тома Квинта?

— Ваш сын говорит то же самое, — сказала Лена. — Но когда он смотрит Олимпийские игры, то болеет не за американского чемпиона и даже не за француза, а за итальянца.

Тут какая-то ошибка. Этот мсье Уэйн ни в коем случае не настоящий, потому что настоящий мсье Уэйн —.это он, Фред, пусть даже он родился Манцони, а затем был Блейком, Брауном или Ласло Прайором. Теперь-то именно он носит фамилию Уэйн, которую выбрало для него ФБР, потом, не исключено, у него будет другое имя — Кларк, Робин, все равно что, только покороче и понеприметней, — но на данный момент на свете имеется лишь один Фред Уэйн. Нет, он не сумасшедший, хотя вполне возможно, скоро им станет, если не поймет наконец, что за нелепый фарс разыгрывается сейчас за столом у него в доме.

— Он мне сказал однажды, что хотел бы даже иметь итальянское имя, — не унималась Лена. — А мне нравится Уоррен. Так красиво звучит: Уоррен Уэйн. Это вы выбрали для него такое имя, мсье Уэйн? Или Магги?

Чтобы доказать самому себе, что это он отец своих детей, Фред мысленно ухватился за такую картину: Бэль, совсем маленькая, едва умеет ходить, он приподнимает ее и подносит к колыбели, где лежит новорожденный: Смотри, это твой братик. При родах он, конечно, не присутствовал: у него были тогда разборки с профсоюзом торговцев морепродуктами, которые в тот вечер блокировали поставки, падлы. А сразу после родов он по приказу Дона Пользинелли на неделю уехал с заданием в Орландо. Это было в тот самый момент, когда Ливия больше всего нуждалась в нем, но тут уже он ничего не мог поделать. Впрочем, это ничего не меняло — дети были его и только его.

— Ответ тут простой, — сказала Магги, — я взяла имя своего любимого актера, Уоррена Битти. Я влюбилась в него, еще когда была в вашем возрасте, как половина всех американок. «Бонни и Клайд», «Небеса могут подождать», я видела их сто раз…

— И что сказали вы, мсье Уэйн?

— Меня бы все равно не услышали. Зато имя для Бэль мы придумали вместе и задолго до ее рождения.

Фред почувствовал, как ум у него заходит за разум, мозг начал напряженно работать: никогда в жизни он не позволил бы Магги назвать сына в честь Уоррена Битти, этого напыщенного дылды, красавчика, бабского любимчика, которому вторая половина американского населения с удовольствием набила бы морду. Он сам выбрал имя Уоррен, потому что так звали его любимого актера, Уоррена Оутса, игравшего в фильмах Сэма Пекинпа, главным образом в «Дикой банде» и «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа», — крепкого парня, способного на крайнюю жестокость, когда того требовали обстоятельства. Это разумное и неоспоримое объяснение укрепило Фреда в мысли, что он и есть Фред Уэйн, отец Уоррена.

— Об этом еще рано говорить, — сменила тему Лена, — но есть такая идея: годика через два отпраздновать свадьбу и одновременно — новоселье в доме в Веркоре. Это будет праздник века!

Ах вот до чего дело дошло?

Фред представил себе свадебную фотографию: невеста в белом платье, сын в перчатках цвета свежего масла, толпа родственников и ни одного знакомого. Он поискал на фото себя и не нашел.

— Я сделаю все, чтобы присутствовать, — уверил Том, — однако, если не получится, надеюсь, вы не слишком рассердитесь на меня, милая Лена.

Стоя в коридоре в полной растерянности, Фред начинал понимать смысл разыгранной мистификации. Его исключили из семьи, заменив более презентабельным суррогатным отцом. Ну, как после этого удивляться, что этот человек — его заклятый враг?

— Мсье Уэйн, — сказала в заключение Лена, — знайте, что в нашем доме всегда найдется кабинет, где вы сможете спокойно работать, и поверьте, никто не станет вам там мешать.