— Вы ведь не боитесь собак? — спросила она. — Им просто надо показать, кто тут хозяин.

Лишь после обеда ко мне постепенно вернулось душевное равновесие. Встреча со зверем сильно меня потрясла, но дети как будто успели о ней позабыть. Юстас, лицезревший всю сцену воочию, ни на миг, похоже, не встревожился, а когда я задала ему вопрос, только и смог ответить:

— Это же просто собака. Она не хотела меня кусать.

И я готова была согласиться с ним всей душой. Собака не хотела кусать его. Она желала зла мне.

Дети, впрочем, замечательно проводили время. Купание освежило Изабеллу; на моей памяти она еще не бывала в столь прекрасном расположении духа.

— Надо нам снова сюда приехать, — сказала она, танцуя вокруг меня на улице, в кои веки более походя на маленькую девочку, нежели на малолетнюю взрослую, каковой нередко прикидывалась. — Здесь чудесно.

— Пожалуй, — согласилась я. — Хотя в Норфолке наверняка немало удивительного. Необязательно всякий раз приезжать именно сюда. Но ты права. Хорошо на денек выбраться из дому.

— Спасибо, что нас сюда привезли, — отвечала она, просияв мне редкой улыбкой. — Юстас, — прибавила она, — скажи Элайзе Кейн, как ты благодарен.

— Очень, — отозвался Юстас, погруженный в раздумья, — вероятно, столь продолжительный моцион его утомил.

— Ты как будто засыпаешь, — заметила я, смахивая волосы ему со лба. — Морской воздух, не иначе. Не говоря уж про обильный рыбный обед. Надо думать, сегодня мы все отлично выспимся. — Я глянула на часы: — Пожалуй, нам пора на станцию. Я сказала Хеклингу, что мы вернемся на вокзал Торп к пяти.

— Уже? — вскричала Изабелла. — А можно еще чуть-чуть побыть?

— Ну хорошо, еще чуть-чуть, — отвечала я. — Только недолго. Чем займемся? Погуляем?

— Я хочу посмотреть церковь, — объявила она, указав на невысокий шпиль вдали, и я подняла брови в немалом удивлении.

— Я думала, тебе не нравятся церкви, — сказала я.

— Я не люблю службы, — отвечала она. — А заходить люблю. Если там пусто. И не читают религиозных наставлений. Вам они тоже нравятся, Элайза Кейн, не так ли? Вы хотели отвести нас в норвичский собор.

— Нравятся, — согласилась я. — Ну что же, зайдемте. Однако ненадолго. Не стоит мешкать, если мы хотим успеть на четырехчасовой поезд.

Изабелла кивнула, и мы побрели по тропе, вполне довольствуясь безмолвными раздумьями. Это правда, я всегда любила церкви. Папенька был человек в некотором роде религиозный и, когда я росла, по воскресеньям водил меня на службы, а иногда мы отправлялись в другой приход, поглядеть на редкостное церковное убранство, послушать хор в замечательной акустике, полюбоваться некоей исключительной архитектурой или фризами. В детстве я бесконечно наслаждалась подобными экскурсиями; в стенах церкви меня охватывало умиротворение, таинственность их неотразимо влекла меня. Церковь Большого Ярмута не была исключением. Возвели ее, должно быть, лет двести назад, но она хорошо сохранилась — замечательно сложенное каменное здание с высокими сводами и искусной резьбой на спинках скамей. В нефе я задрала голову, дабы рассмотреть прекрасную потолочную роспись, изображавшую Господа Бога на небесах и ангелов, что взирали на него в изумленном трепете. Дева Мария, стоявшая обок, наблюдала за ними с чудной гримасой, в коей читалась более властность, нежели любовь. Я разглядывала ее, размышляя, о чем думал художник, ибо Матерь Божию обыкновенно изображают не так. Мне она не понравилась; я отвернулась.

Детей я не видела, однако голоса их доносились снаружи — поначалу громкие, у самых дверей, затем дальше, тише; я зашагала по проходу, на миг вообразив себя невестой, что держит под руку красивого жениха, улыбаясь собранию друзей и родных, сменив одиночество на союз равных. К моему смущению, воображаемый жених обладал явным сходством с Альфредом Рейзеном. Неразумная девчонка! Я усмехнулась собственной глупости, но все же, говоря по чести, спросила себя, выпадет ли мне подобная услада, и сочла, что это маловероятно.

На ярком солнце дня я прикрыла глаза ладонью и огляделась. Улицы в основном пустовали; Изабелла и Юстас не вышли за ворота, и на дороге, что вела к станции, их тоже не было. Я увидела их футах в тридцати, на церковном кладбище, — дети разглядывали могильные камни. Временами подопечные напоминали мне о моем детстве, ибо и я на экскурсиях с папенькой любила читать надгробные надписи, сочиняла истории о том, как обитатели могил перешли в мир иной. Особенно меня занимали могилы детей и младенцев — по видимости, оттого, что я и сама была в то время невелика. Могилы эти пугали меня, но влекли. Они напоминали мне, что я смертна.

— Мы готовы, дети? — спросила я, приблизившись, но оба не повернули головы. — Дети? — повторила я громче, но они словно обратились в статуи. — Пойдемте же, — сказала я, и они слегка обернулись, расступились, явив моим глазам могилу, кою так пристально созерцали. Я прочла имя и даты. Поначалу осталась к ним глуха. А затем вспомнила.

«Энн Уильямс, — значилось на надгробии. — Возлюбленная дочь и сестра. Родилась 15 июля 1846 года. Умерла 7 апреля 1867 года. Нам будет тебя не хватать».

— Она любила Большой Ярмут, — задумчиво промолвила Изабелла. — Я уверена, она рада сюда возвратиться.

Вечером в Годлин-холле дети, легко отужинав, улеглись спать. Юстас, бедняжка, совсем умаялся, но когда он отбыл наверх, я подождала пять минут и зашла к нему в спальню.

Он лежал в своей ночной сорочке, прикрыв глаза, но обернулся и просиял.

— Вы пришли пожелать мне доброй ночи? — спросил он, и я с улыбкой кивнула.

— Тебе понравилась сегодняшняя поездка? — спросила я, присев на край постели и погладив его по волосам.

— Да, спасибо, — сонно сказал он.

— Ты рассказал мне очень занятную историю про старика, — прибавила я, надеясь застать его врасплох. — Я только забыла кое-что спросить.

— Хм-м? — пробормотал он, уже засыпая.

— Ты сказал, что прежде с ним встречался. Что он беседовал с тобою еще до того, как ты упал и разбил коленку. Что он говорил, Юстас? Можешь припомнить?

— Он спрашивал, нравится ли мне новая гувернантка, — сообщил он, зевнув, и повернулся ко мне спиной.

— И что ты ему сказал?

— Что нравится. Очень-очень, — отвечал Юстас. — А он сказал, что это хорошо. И пускай я не тревожусь, он не допустит, чтобы с нею случилось плохое. Он сказал, что пришел вас оберегать.

Я пристрастилась к долгим дневным прогулкам в поместье. Уклад жизни моей устоялся: утренние занятия с детьми, потом незатейливый обед вскоре после полудня, когда Изабелла и Юстас болтали о том, что их занимало в тот день, а я сидела безмолвно и напряженно, от малейшего шума, в доме ожидая внезапного урона своей персоне. Спала я дурно, и бледное, осунувшееся мое лицо отмечено было печатью изнеможения. Под глазами темнели мешки, и к вечеру я с трудом разлепляла веки. В сумерках, однако, невзирая на усталость, я забывалась лишь на краткие тревожные часы, убежденная, что призрак вот-вот вернется и причинит мне зло. После обеда я разрешала детям отдохнуть и возобновляла уроки лишь позднее. Когда же у них наступали часы досуга, я надевала пальто и платок и уходила в леса поместья, где свежий воздух ободрял меня, а чаща дарила нечто схожее с покоем.