Лучик уперся в одну из баб, и Глеб увидел, как почти сразу ее лицо замерло, потом напряглось в ожидании, словно она готовится то ли заплакать, то ли засмеяться. Прошло еще несколько секунд, и Цыбикжапов сказал громко, обращаясь ко всем, но не сводя взгляда с той женщины:

— А что это с хлебом? Почему не стало хлеба? Говорят, муки осталось на два дня!

Все, кто только что посмеивался беззаботно и легко, замолчали, как при печальном известии. Потом та, на которую Цыбикжапов продолжал смотреть, повернулась к одной из своих товарок и сказала убежденно и весомо:

— Муки в городе осталось на два дня!

Наступила мертвая тишина, застывшая на мгновение. И вдруг, всплеснув руками и соприкоснувшись ладонями, как это делают люди, желающие подбодрить друг друга в сложной обстановке, женщины стали прощаться со словами «надо в магазин бежать за мукой».

Едва они стали разбегаться, Цыбикжапов, мигом ставший прежним, улыбающимся, опять легко подхватил Бокия под локоток, увлекая в сторону Аничкова моста. Он громко, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

— А могли бы подойти, например, к солдатикам и сказать, что немецкие шпионы в Думе засели. И понеслись бы Думу штурмом брать, спасать Отечество!

— Городскую или Государственную? — автоматически уточнил Бокий.

— Что? — удивленно вскинул брови Цыбикжапов.

— Да, Тумэн, извини, — спохватился Бокий. — И такое можно проделать хоть с кем?

— Сделать-то можно хоть с кем, — признал «тибетец». — Только сделать это может не всякий, а только тот, кто осенен Посвященным Знанием.

— Что это за Знание? — ухватился Бокий.

— Посвященное Знание приходит к избранным. Тебе этого знать нельзя! — отрезал Цыбикжапов.

И, когда все чаще стали приходить известия о недовольстве, о растущем всенародном возмущении, Бокий не сомневался, что перед этим кто-то из окружения Цыбикжа-пова точно так же покружился возле кучки людей, случайно собравшихся, поглядел на них пронзительным взглядом и произнес несколько слов. Каких? Да в этом ли дело! Важен результат, а его потрясенный Бокий видел своими собственными глазами!

А потом грянула Революция!

С той поры вера в Тумана стала непоколебимой. И Ленину, с которым вскоре встретился, Бокий об этом поведал, понимая, что сам в таком случае становится важной фигурой в любой расстановке сил. Именно видя открывающиеся возможности, и не стал он рассказывать Ленину всего в деталях. С одной стороны, какой-то мистицизм, а с другой… С другой, кто его знает, как этим можно будет еще воспользоваться? Умный человек никогда не вываливает сразу все свои преимущества.

Хотя в глубине души Глеб Бокий признавался себе, что боится Цыбикжапова. Тот прекрасно понимал, что Бокий — не более чем передаточное звено в системе. Посредник. Нетрудно понять, к кому, в конечном счете, придет информация о «тибетцах» — и тогда Глеб станет ненужной частью комбинации. «Ненужной» — это в лучшем случае. А может статься, и «опасной»…

Но почему-то Цыбикжапов довольствовался теми отношениями, которые сложились. Правда, пришлось с ним, с Тумэном, рассчитаться, но все вышло очень удачно: Бокий просто принял на работу в ВЧК несколько человек по его, Тумэна, просьбе и объединил их в отряд, который занимался «сохранением культурного наследия». Никаких жалоб на то, что они приворовывали золото, драгоценности или что-либо подобное, не было. Ну и отлично.

Позднее довелось обратиться «наверх» с предложением организовать экспедицию в Тибет. Об этом настойчиво просил все тот же Цыбикжапов, но Бокий облек все в форму борьбы против английских и японских империалистов. Заняли, дескать, ключевые позиции в Азии, нависают над границами молодой Советской Республики. И приняли «на ура»! Все для победы пролетарской революции.

Так что и с учением товарищей Маркса, Энгельса и Ленина все хорошо сочеталось. А касательно мистики, то она вполне может оказаться каким-то особо сублимированным видом человеческой энергии, еще не понятой никем. В конце концов, закон всемирного тяготения действовал веками задолго до того, как Ньютон умудрился его открыть. И что теперь — отрицать это самое тяготение?

Тем более, что сама идея некоего Знания, принадлежащего людям, которые верят именно ему, Глебу Бокию, делала и его фигурой совершенно особой, необходимой.

Именно помня то, что делал у него на глазах Цыбик-жапов, обладающий Посвященным Знанием, первые рассказы Варченко о Космическом потоке Бокий выслушал с отстраненной вежливостью. Ну, это и понятно: большой человек, что же ему мелочами заниматься.

Однако уже вскоре, побывав по приглашению Варченко в его лаборатории, отношение свое стал менять. Было в опытах что-то неуловимое и влекущее. Правда, ни Варченко, ни его сотрудники никакими гортанными вскриками или заклинаниями, похожими на стоны и мычания, свои занятия не сопровождали, но перспектива стала угадываться.

Перспектива эта Бокию весьма импонировала. Важно, что Варченко, счастливый от обилия выпадающих на него милостей, готов был прислушиваться к каждому слову Глеба. Профессор, видевший своими глазами бедственное положение многих своих недавних коллег, прекрасно понимал, что удержится только в том случае, если понадобится Власти! А Власть для него в данный момент олицетворял Бокий — тот, который так искренне поощрял любое движение к научному знанию!

Тут-то нет никакого Просвещенного Знания, которым все время продолжал отгораживаться Цыбикжапов. Тут была наука, а наука прекрасна тем, что Знание, открытое одними, могут обрести и другие.

Правда, в этом содержалась и главная опасность!

Бокий ликовал! Сдержанно, осторожно, но ликовал!

Надо признать, что сразу же с недоверием он и высокомерие отринул, и стал помогать Варченко, чем мог. Тумана слегка отодвинул, стал уделять ему меньше внимания. Тот о Варченко, конечно, не догадывался, но обиделся, и в голову Бокию пришла изящная мысль: надо объединить Цыбикжапова и Варченко. Конечно, не знакомить их ни в коем случае.

Решение оказалось простым, как все гениальное. Сначала Бокий приехал в Питер и встретился с Варченко. Дескать, как Вы, профессор, отнесетесь к тому, чтобы организовать экспедицию? Тот обрадовался, стал сразу же перечислять монастыри, в которых надо было бы покопаться. Запомнив это, Бокий отправился к Цыбикжапову: как, мол, отнесешься к тому, чтобы поехать в Тибет и самому отыскать рукописи?

Знал Бокий, ох знал, что Цыбикжапов туда не поедет ни за какие коврижки. Знал, что привязан Тумэн к Питеру неразрушимой привязью. В чем она заключалась, к сожалению, только не знал. Тогда не знал, в середине двадцатых. Ну, да что там вспоминать.

Расчет Бокия оказался верен, и Тумэн назвал преданных ему людей, которые помогут не только отыскать свитки, но и доставить их в Россию прямо к нему самому.

Готовя самую первую экспедицию, Бокий понял, что помогать ему будут мало, а мешать — много. Знал даже, откуда ветер дует, но чувствовал себя спокойно. Все были уверены, что у Бокия есть какое-то особое, совершенно секретное задание, полученное именно от Ильича. Всех это пугало, в крайнем случае сдерживало.