Возвращаясь к петровской церкви, все же не могу, при всем моем понимании ее проблем, простить и забыть ее иерархам двух грехов: греха смертоубийства и греха доносительства. И в этом я не вижу нарушение законов историзма, ибо две тысячи лет существует единая шкала христианских ценностей, по которой можно судить всех христиан. Эту шкалу для верующих никто не отменял. Недаром царя-убийцу Ивана Грозного порой охватывал страх за совершенные им преступления и он истово просил у Господа прощения за пролитую невинную кровь. Тогда он судорожно писал свой синодик — список загубленных им душ, дабы вечно поминать их в церкви. А уж об Иуде Искариоте и его сребрениках помнит каждый.

Деятели петровской церкви, вроде Феофана и Феодосия, должны гореть в аду за те преступления, которые они совершили в отношении значительной части русского народа — старообрядцев. Заметим, что за покорность церкви светская власть платила ей сторицей: без государственной силы и могущества официальная церковь никогда бы не справилась со старообрядчеством — истинно народной верой. А именно старообрядцы признавались церковью заклятыми врагами, недостойными пощады. Горделивое утверждение некоторых отечественных историков о том, что в России XVII–XVIII веков не было ужасов западноевропейской инквизиции, требует значительных оговорок. Действительно, церковных судов, подобных католической инквизиции, в России не было. Но их роль исправно исполняли органы политического сыска, как и все государство, взявшее на себя функции защиты православной веры в ее единственной официальной версии. Процесс, который целое столетие велся церковью над старообрядцами, был полностью скопирован со светского политического процесса и был так же пристрастен, жесток и несправедлив. Нераскаявшихся раскольников пытали, сжигали, подвергали позорным казням и ссылкам. В России не было такого количества костров для еретиков, как в Западной Европе, но их заменяли гари, к которым официальная церковь и власти своими грубыми, бесчеловечными методами понуждали старообрядцев. Законодательство о раскольниках имело неуклонную тенденцию к ужесточению, что видно по принятым законам конца XVII — первой половины XVIII века. Петровское время прошло под знаком — без преувеличения — тотального преследования старообрядцев. На них, как на диких зверей, устраивались в лесах многолюдные облавы. Своей бескомпромиссностью, жестокостью в борьбе с "расколом" официальная церковь способствовала, в сущности, подлинному расколу России на "добропорядочных" подданных и париев, изгоев, оказавшихся за гранью человеческого и гражданского сообщества. Вместе с тем наступление на раскольников как врагов веры и государства вело к усилению старообрядческого фанатизма, проникнутого ожиданиями конца света, и росту тайных симпатий к ним в народной среде, к двоемыслию и ханжеству.

Прощение мог получить только тот раскольник, который отрекался от своей веры и приносил унизительное покаяние. Да и потом за ним устанавливался тщательный надзор со стороны церкви. Нераскаявшихся старообрядцев подвергали разнообразным ограничениям, их принуждали нести двойные повинности и платить двойные налоги, им запрещали заниматься торговлей и другими видами деятельности, состоять в мирских должностях, свидетельствовать в суде, их нельзя было приводить к присяге, им не давали издавать, переписывать, хранить книги, учить детей грамоте, запрещали читать и писать. Особые знаки на одежде выделяли их из толпы. В сущности, это был настоящий геноцид по религиозному принципу, вроде того, что устраивал испанский король Филипп II в отношении морисков в середине XVI века.

Такое положение стало возможным исключительно благодаря позиции Петра, давшего полную свободу фанатикам и карьеристам в рясе расправляться со своими идейными противниками. За поддержку его синодальных начинаний царь предоставил церковным деятелям свободу расправы с конкурентами, и они с необыкновенным рвением взялись за роль инквизиторов. Синодальные члены постоянно выступали экспертами Тайной канцелярии. Оттуда они забирали к себе, в монастырскую тюрьму, раскаявшегося под воздействием пыток раскольника и в тонкой беседе с ним выясняли, подлинно ли он раскаялся или только сделал вид, что готов подчиниться официальной церкви, а после этого писали "отчет" начальнику Тайной полиции. Истинно, спустя три века так же стыдно читать эти отчеты, как "отчеты" советских священников в КГБ.

Да, и сам Священный синод почти с первого дня работы в 1721 году фактически стал филиалом Тайной канцелярии, имел собственные камеры пыток. Феодосий и чаще Феофан, гордившийся своей ученостью, любили устраивать "диспуты". Удобно расположившись в золоченом кресле, они спорили на богословские темы с подвешенным на дыбе "заледенелым раскольником", да и то не всегда выигрывали этот спор — старообрядческие старцы были очень образованны и умны, легко находили аргументы в виде пространных цитат из Священного Писания, ясных и логичных умозаключений, а их фанатичная вера придавала им уверенность. И надо сказать, читая эти пропитанные кровью старообрядцев протоколы допросов, испытываешь гордость за свой народ — действительно, как много было в порабощенном государстве порядочных, совестливых, достойных людей. Оказывается, не все были сволочи, не все предатели, пригибающиеся под неимоверной тяжестью государственного ярма или продавшиеся за пайку. Среди документов Сыскного приказа, созданного, как сказано в указе, "для изыскания истины пытками", крайне мало свидетельств поражения старообрядцев, признания ими своей неправоты, ничтожно число просьб о пощаде и совсем нет доносов на свою братию — и это в стране, где царил культ доноса! А пыточная система в Сыскном приказе была гораздо страшнее, чем в Тайной канцелярии, что вообще характерно для церкви. Примечателен спор Святейшего синода и Правительствующего сената в 1742 году по поводу того, с каких лет можно пытать людей, сделавших описку в титуле императрицы. Сенат считал, что пытать нужно с 17 лет, а Синод настаивал на том, чтобы пытали с 12 лет, а то и раньше, ибо, считали иерархи церкви, человек становится преступником, как только начинает грешить, а способность грешить у человека появляется уже в 7 лет. И это церковь Христа!

Возвращаюсь к старообрядцам и приведу несколько примеров их страданий и мужества. Крестьянин Дмитрий Белов был пытан в 1752 году 13 апреля (50 ударов кнута) и 6 ноября (35 ударов), а 18 января 1753 года за отказ "признать свою ересь" получил еще 35 ударов, но не покорился. При этом у дыбы стоял священник и увещевал вернуться в лоно православной церкви, что тотчас бы прервало нечеловеческие мучения узника.

Так было и с 60-летним каменщиком Яковом Куприяновым, которого пытали в 1752 году. На первой пытке ему дали невероятное количество (90!) ударов кнута, а на второй — 70 ударов. На третьей пытке несчастный получил 100 ударов! Уму непостижимо, как он страдал! В Тайной канцелярии, разбиравшей политические дела, нормой считалось 20, максимум 30 ударов кнута, который, как известно, своими острыми краями (полотно кнута состояло из полосы твердой, загнутой по краям свиной кожи) глубоко вонзался в тело несчастного и выдирал из него куски мяса. Несмотря на эти мучения, Куприянов от веры своей не отрекся. Его приговорили сначала к сожжению, но потом били кнутом и сослали на каторгу в Эстляндию, в Рогервик (в Сибирь раскольников не ссылали, боясь их побегов).