Я ничего не ответила. Иван Иваныч смотрел на меня сквозь очки совершенно непонятным взглядом. Вполне возможно, что он мной любовался. Даже у таких монстров бывают свои симпатии.

— Ну, и отчасти вам повезло, — продолжил он. — Господина Овалова поймали довольно быстро — это умерило страсти. Он был чересчур самоуверен.

— Где его взяли? — спросила я, и голос мой предательски дрогнул. Иван Иваныч деликатно отвернулся и ответил:

— В Монако. Слишком уж он любил всю эту мишуру — Монако, Канны, Ницца, Сен-Тропе… Артистическая натура! Наладился бы на какую-нибудь куриную ферму в аргентинской пампе — глядишь, до сих пор был бы жив, — он немного помолчал и добавил значительно: — Если бы мы не нашли его — еще вопрос, что ожидало бы вас. Некоторые были настроены весьма агрессивно… Но я против эмоций. Вы как раз могли нам пригодиться — вдруг Овалов решил бы с вами связаться? Письмо, звонок, денежный перевод — нам подошла бы любая ниточка. Я отстаивал именно такую трактовку ситуации. Ну и, разумеется, отстоял. В глубине души я отстаивал вас.

— Ну, спасибо! — хмуро сказала я. — Что вы сделали с Оваловым?

— Вам нужны кровавые подробности? — удивился Иван Иваныч. — Так их не было. Жил человек, жил, а потом умер. Вот и все.

Я вела машину словно в полусне. Иван Иваныч это заметил и мягко предложил:

— Вы, Евгения Максимовна, притормозите у тротуара, а то, не ровен час… — и, когда я послушно выполнила его совет, достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. — Это его последнее письмо. Вообще он вел себя достойно. Единственное, о чем попросил — передать вам весточку.

Ватной рукой я взяла листок и развернула его. Неровные торопливые строчки запрыгали у меня перед глазами.

«Милая Женя! Мне бы следовало тысячу раз просить у тебя прощения, но некогда — за спиной стоят парни с пушками и нетерпеливо посматривают на часы. Так что, можно сказать, час мой измерен. Я все-таки не вернул тебе должок — за работу, которую ты выполнила так блестяще. Но они взяли меня в Монте-Карло — как раз тогда, когда я собирался крупно отыграться. Увы, отыграться уже не успеваю. Посылаю тебе единственный серебряный доллар — на счастье.

Женечка! Странная вещь, но больше всего я боюсь сейчас одного — остаться в твоей памяти просто „великим обманщиком“. Милейший Анатолий Петрович любезно согласился выполнить мою маленькую просьбу — при встрече он передаст тебе одну вещь. Надеюсь, она как-то уравновесит твое разочарование во мне. Ну все, дорогая. Пора. Живи долго. Твой Берт».

Я бережно положила листок на сиденье и обернулась. Иван Иваныч или, может быть, Анатолий Петрович с непроницаемым лицом протянул мне небольшой сверток, в котором что-то негромко брякнуло.

— Здесь доллар, — пояснил он. — И фильм «Режущая цепь». Его разыскали по моей просьбе в киноархиве и перевели на кассету. Овалов говорил, что вы без ума от кино.

Я взяла кассету — пальцы у меня слегка дрожали. Иван Иваныч увидел это и скупо усмехнулся.

— Кстати, в этом фильме Овалов мне тоже понравился, — заметил он. — Последние роли удавались ему хуже.

— Ну, самая последняя роль получилась, по-моему, как раз неплохо! — с вызовом бросила я.

Иван Иваныч хмыкнул, нажал на ручку дверцы и не торопясь выбрался из машины. В последний момент он наклонился и пристально посмотрел на меня.

— Просто на этот раз ему попался хороший режиссер, — с усмешкой промолвил Иван Иваныч, захлопнул дверь и пошел прочь.

Не шевелясь и болезненно вывернув шею, я завороженно смотрела ему вслед, не в силах отвести взгляд, и очнулась только тогда, когда его зловещая фигура окончательно смешалась с пестрой людской толпой.