Русское войско, насчитывавшее около 60 000 человек, расположилось в хорошо укрепленном лагере и удерживало единственный практически подступ к нему, защищенный несколькими редутами, прикрытыми ружейным и артиллерийским огнем. Испытывая острую нехватку сил, Карл все же оставил 2000 человек удерживать Полтаву, 2400 человек – охранять обоз, оставшиеся же 1200 человек образовали фланговое прикрытие. В его распоряжении остались 12 500 человек, половина из которых были кавалеристами. Этим людям предстояло атаковать армию, частично окопавшуюся и имевшую значительно большее количество артиллерии. Петр располагал более чем сотней орудий, тогда как у шведов атаку поддерживали только четыре легкие полевые пушки. Шведская пехота испытывала столь острый недостаток в боеприпасах, что войска получили приказ идти в штыковую атаку.

План короля заключался в том, чтобы четырьмя колоннами прорвать русские редуты, нанести удар по русской пехоте и кавалерии, стоявшей за нею, и оттеснить их в лагерь, преследуя их по пятам. Дерзость этого плана, который должно было воплощать в жизнь войско, действуя против впятеро превосходящего его численно противника, наступая без артиллерии и боеприпасов на хорошо укрепленные позиции, больше говорит о высокой репутации шведского солдата-ветерана, чем об отваге их монарха.

Успех этого плана основывался на стремительности наступления – и едва не осуществился. Колонна, с которой следовал король, несомый на носилках, «прошла в самой гуще огня, как ружейного, так и артиллерийского, который, не прекращаясь ни на минуту, гремел в пространстве между редутами». Центральная колонна также прорвалась сквозь окутанные пороховым дымом редуты, и русские части, удерживавшие их, отступили. Как утверждается, именно в этот момент Петр счел было битву проигранной. Но командир правой колонны шведов вместо того, чтобы прорываться вперед, несмотря на огонь, остановился, с целью захватить редуты один за другим. Русские же упорно обороняли их, и атака шведов захлебнулась, командир этой колонны попал в плен, а его воины были рассеяны.

Это роковое промедление дало царю Петру время, чтобы подтянуть к этому месту около 40 000 человек подкрепления и установить батарею из многих орудий, направленных на шведов. Несмотря на превосходящие силы противника, Карл приказал своим ветеранам наступать, и 4000 пехотинцев двинулись мерным шагом на десятикратно превосходящего их в численности противника. Однако было «невозможно для нашей пехоты держать строй, как невозможно было нашим воинам устоять против огня 70 орудий, стрелявших картечью». Те пехотинцы, которым все же удалось добраться до линии русских войск, были отброшены назад массированным ударом вражеской пехоты. У шведской кавалерии не было пространства для нанесения удара, и к середине дня все было кончено. Короля подсадили на лошадь (его носилки были разбиты на части ядром пушки, а почти все солдаты, несшие их, убиты или ранены), и он спасся бегством.

Победа русских была полной, но доблестное поведение шведской пехоты вписало славную страницу в военную историю. После многих приключений Карл XII в конце концов вернулся в Швецию и отчаянно сражался с врагами, вторгавшимися в нее со всех сторон. Пуля из датского мушкета, пробившая ему голову, положила конец всем его деяниям. Вместе с ним исчезли и все шведские притязания на роль великой военной державы. Но былая слава продолжала жить, и в перечне самых выдающихся воинов шведский солдат занимает одно из первых мест.

Спустя десять лет после битвы при Лютцене в Англии появилось особое сообщество воинов, которое, не будучи столь хорошо известным, как солдаты Льва Севера, тем не менее вписало свое собственное имя на страницы военной истории. Густав мог бы признать их своими выучениками, поскольку некоторые из них служили вместе с ним в Германии, и этот тип солдата был ему хорошо знаком. Но своим противникам они казались какими-то странными типами, слишком уж погруженными в пение псалмов и цитирование Писания. Религией же их, однако, был Ветхий Завет (чем больше крови и адского огня, тем лучше), и по душе им были скорее сцены вроде той, где присутствует Самуил, рубящий на части Агага пред Господом, чем кроткие призывы к братской любви.

Их облаченные в кружева, с завитыми волосами и украшенные побрякушками противники называли их «круглоголовыми», по их обычаю коротко стричь волосы, что сразу выделяло их из рядов длинноволосых напомаженных кавалеров. По другой версии, происхождение этого прозвища шло от «правосудия» короля, повелевшего обрезать уши тем, кто не желает преклонять колена перед епископами государственной церкви, и часто проводившего свой эдикт в жизнь. Но все же, с ушами или без, они были отважными солдатами, обращавшими в бегство самых храбрых противников.

К началу противостояния между королем и парламентом ни одна из противоборствующих сторон не была готова к войне. В отличие от континента, постоянно раздираемого конфликтами национальными или религиозными, в Англии не помнили армий, выстроившихся друг против друга в боевом порядке, со времен битвы при Флоддене[24]. Постоянной армии не существовало, и оборона королевства была возложена на народное ополчение – так называемые подготовленные отряды. Опыт же их применения свидетельствовал, что эти солдаты мирного времени оказывались весьма ненадежными в чрезвычайных обстоятельствах.

Такими строками поэт Джон Драйден выразил свое мнение о них, и, надо сказать, в большинстве случаев столь нелестное мнение оправдывало себя долгие годы.

Обе стороны располагали множеством отважных джентльменов, прибывавших «конными и оружными» для защиты короля или парламента. Некоторые приводили с собой и своих арендаторов, но времена феодальных войн давно уже миновали, и деревенские увальни, сколь бы храбры они ни были, теперь уже не могли образовать армию. Не требовались и офицеры, поскольку в дни войн на континенте постепенно выдвинулись самые энергичные сорвиголовы. Но когда конфликт перешел в военную стадию, обе стороны продемонстрировали почти полное отсутствие военного опыта, в строю же оказались в основном те, кого удалось завлечь в армию посулами или угрозами.

За шестьдесят лет до этого один из современников королевы Елизаветы I писал: «Когда нам надо набрать людей на службу в армию, мы разгружаем тюрьмы от воров, мы вытаскиваем из всех кабаков и пивных забулдыг и хулиганов, мы вычищаем наши города и села от мошенников и бродяг».

Положение не изменилось и во времена Карла I, так что рядовой состав армии отнюдь не блистал достоинствами. Энтузиазм среди обывателей никогда не был высок, и, даже когда война распространилась по всем городам и весям страны, в ней принимала сколь-либо активное участие весьма небольшая – по оценкам, не более 2,5 % – часть населения.