Таким образом, город выдержал первый штурм. Чекневцы, кто весело, кто устало, поздравляли друг друга, хлопали по спинам, утирали кровь и пот и жадными глотками пили холодную воду из ковшей. Кто-то, стараясь не морщиться, перевязывал легкие раны, кто-то, скептически осмотрев иззубренный меч и побитый доспех, ворошил мертвых врагов на предмет подходящих трофеев. Брать у своих покойников не позволял обычай; луситские верования предписывали хоронить доблестно бившегося воина в его броне и с его оружием. Элина едва сдержала возмущение, узнав о подобной глупости. На Западе, правда, тоже случалось, что именной меч прославленного рыцаря хоронили вместе с ним — при условии, что у него не осталось наследников; но ведь то касалось легендарных героев, а не простых солдат. «Похоже, эта страна чересчур богата металлом», — пробурчала графиня. Интересно, что такое отношение к своим мертвецам не помешало тарсунцам сбрасывать их на чекневские копья; впрочем, тут не было противоречия — если живой боец подставляет свою плоть под вражеское железо ради победы своих, почему то же не делать и мертвому?

Еще до того, как тарсунцы отступились от западной стены, прекратили обстрел катапульты: запасы снарядов с горючим составом были не бесконечны. Им так и не удалось поджечь городские укрепления, однако в самом городе пожары по-прежнему полыхали, и кое-где огонь уже перекинулся на соседние строения. В иных местах жители, бросив тщетные попытки спасти уже охваченные пламенем дома, активно поливали водой соседние, в надежде уберечь хоть их. Некоторые пожары удалось уже потушить, или же они гасли сами, сожрав всю доступную пищу. В целом было похоже, что восточной части города не избежать серьезного урона, но на Чекнев в целом огонь не распространится.

В огне погибло около полутора десятков человек, в основном старики и дети. Чекневское войско потеряло 68 бойцов, включая серьезно раненых (в том числе погибли пятеро западных наемников). Потери противника оказались почти вшестеро больше. Однако тарсунская дружина все еще численно превосходила чекневскую, и было вполне очевидно, что за первым штурмом последует второй.

Тарсунцы, однако, не торопились. Победа дорогой ценой их не устраивала

— ведь это была лишь первая их битва в борьбе за Крислав. Требовалось дать войску отдых и выработать новую тактику.

Пасмурный день сменился хмурым вечером, а новой атаки все не было. Вряд ли следовало ожидать ее ночью — в темноте слишком легко перепутать своих и чужих, и даже если нападающие ворвутся в город, им будет весьма затруднительно ориентироваться среди его беспорядочно разбросанных домов, не выстроенных, как на Западе, плотными рядами. Поэтому с наступлением темноты на страже остались только дозорные. На башнях и стенах горели факелы, дозорные (держась подальше от источников света, чтобы не служить мишенью лучникам) вглядывались и вслушивались во мрак, готовясь поднять тревогу при первых признаках приближения вражеских лазутчиков.

Элина, Эйрих и другие бойцы их отряда спали на сей раз в каком-то сарае, который был хорош тем, что находился возле самой башни, что позволяло быстро занять места по тревоге. Ночью Элина слышала какой-то шум и крики издалека, но сигнала тревоги не было, и она рассудила, что разумнее всего спать, пока дают.

Утром выяснилось, что ночью чекневцы предприняли дерзкую вылазку. Дюжина их, с ног до головы вымазанных сажей, спустилась по веревке с восточной стены наружу — если бы пришлось выпускать их через ворота, тарсунцы почти наверняка бы это заметили — и прокралась вдоль берега к стоявшей выше всех по течению ладье. Без единого вспеска они подплыли в ледяной воде к кораблю, держа над головой кожаные свертки; в свертках были фитили, пропитанные маслом, и огнива. Каждый фитиль сидел на заостренной металлической пластине; эти пластины диверсанты воткнули между изогнутыми досками бортов, и пока одни перерезали ножами якорные канаты, другие подожгли фитили. Надо отдать чекневцам должное — хотя тарсунцы, разумеется, и выставили на ночь на палубе часовых, те слишком поздно заметили неладное. А диверсанты, не удовлетворившись сделанным, полезли по обрезанным канатам на палубу, чтобы помешать команде тушить огонь. Бой был неравным, высыпавшие наверх по тревоге тарсунцы превосходили диверсантов числом и вооружением, и все же чекневцам (большинству из них — ценой своей жизни) удалось выиграть достаточно времени, чтобы просмоленый корпус корабля загорелся уже основательно. Расчет был на то, что дрейфующее по течению судно столкнется со следующей ладьей и подожжет и ее; и если якорные канаты второго корабля выдержат удар, то уж точно не выдержат пламени, и так эта эстафета огненной смерти будет передана далее и далее…

Однако команда подожженной ладьи нарушила этот план в самом начале. Они не успели спасти свое судно от огня, но успели, налегая на руль и весла, изменить его курс, так что оно проплыло перед носом у второго корабля и ткнулось в берег, где и осталось догорать, бросая кровавые отблески на реку, на прибрежный песок и на чекневские стены. Лишь одному из отряда диверсантов удалось невредимым добежать до стены, и свои втащили его на веревке в город. Его позравляли и благодарили так, словно план удался полностью; впрочем, одна ладья с катапультой была все-таки уничтожена, хотя бОльшая часть ее команды и спаслась.

Однако и тарсунцы ночью не теряли времени даром. К утру обнаружилось, что к северным и западным воротам подведены тараны. Подобные тяжелые сооружения было бы весьма нелегко тащить по осенней грязи от самой Тарсуни; поэтому нападавшие привезли станины на кораблях, а собственно сами тараны — подвешенные на канатах заостренные бревна — изготовили накануне, срубив деревья в местном лесу. В отличие от аналогичной осадной техники Запада, ударные части таранов не были обшиты металлом. Рядом размешались деревянные навесы от стрел и укрытия для лучников, похожие на маленькие башенки. Чуть поотдаль гарцевала конница, готовая ринуться вперед, если осажденные откроют ворота и предпримут вылазку с целью уничтожить выстроенное под их стенами.

Штурм начался на рассвете; чекневцы едва успели занять места на позициях. Однако, когда луситские бойцы выбегали из сарая, Эйрих остался сидеть и велел Элине делать то же самое.

— В чем дело? — раздраженно спросил командир.

— Ни я, ни мой товарищ не сделаем и шага в сторону стены, пока нам не заплатят то, что нам уже причитается, — ответил Эйрих.

Лусит понимал, что претензии наемников справедливы, но вопрос находился не в его компетенции. Он пожал плечами и предложил западным бойцам разбираться с их капитаном, а затем побежал к ближайшей башне. Со стороны ворот донеслись первые удары тарана.

Эйрих и Элина меж тем отправились на поиски Ральда. Графиня заявила было, что не время утрясать меркантильные вопросы, когда враги штурмуют город, но Эйрих с усмешкой посоветовал ей вернуться на грешную землю и вспомнить, что она здесь — не рыцарь, защищающий родовой замок или бескорыстно отстаивающий высшую справедливость, а всего лишь наемник, волею случая оказавшийся на стороне одних луситов в их битве против других. А наемникам положено платить, и лучше разобраться с этим немедленно, потому что неизвестно, что будет с городом и всеми заинтересованными лицами дальше.