Еще одним отличием здесь было количество мужчин. Не обычных мужчин, разумеется. Стражей. Высокие или приземистые, плотные или худощавые – один был даже весьма дородным, они двигались подобно львам или леопардам. Никто из них не носил характерного плаща внутри Башни, но внимательному взгляду плащи не требовались. Стражей можно было встретить в помещениях всех Айя, кроме Красной, но большинство жило в казармах гвардейцев или даже в самом городе. А Стражи Зеленых зачастую жили в одних апартаментах с сестрами!

Зеленоглазый Страж, восполнявший толщиной недостаток роста, взглянул на Морейн, когда быстрым шагом, словно торопясь по поручению, проходил мимо. Трое других, стоявших вместе, при ее приближении умолкли, их тихий разговор возобновился, лишь когда она отошла от них подальше. Один из них носил серебряные колокольчики, вплетенные в темные косички на арафельский манер, у другого были густые тарабонские усы, а третий отличался смуглостью – скорее всего, он был из Тира или с юга Алтары. Однако, не считая грациозности движений, еще одно объединяло их друг с другом, – и с тем толстяком, и со всеми мужчинами, которых здесь можно увидеть. Однажды, охотясь вместе с кузинами, Морейн заглянула в глаза хохлатому орлу с кольцом черных перьев вокруг шеи. Встретить взгляд Стража было чем-то в этом роде. Не яростный, но исполненный уверенности в себе, совершенного осознания своих возможностей, своей способности к насилию.

И тем не менее эта способность к насилию была обуздана, взята под контроль их собственной волей и узами, связывавшими Стража с Айз Седай. Здесь, в Башне, они жили обычной повседневной жизнью. Высокий худощавый шайнарец с выбритой головой и пучком волос на макушке, прислонился к стене, опираясь на нее одной ногой, настраивал скрипку и не обращал внимания на добродушное подтрунивание другого Стража, говорившего, что его музыка, мол, напоминает вопли мокрой кошки, запутавшейся в силках. Двое других, скинув куртки, вели в широком боковом коридоре тренировочный бой на деревянных мечах, и каждый стремительный удар сопровождался глухим стуком.

Рина Хафден, чье квадратное лицо каким-то образом казалось симпатичным, а дородная фигура – изящной, подбадривала бойцов широкой улыбкой и восклицаниями: «Хороший удар, Уэйлин! Вот это удар, Илайас!» Судя по росту и фигуре, тренирующиеся могли бы быть близнецами, хотя один был темноволосым и чисто выбритым, а другой – белокурым и с короткой бородкой. Ухмыляясь, они двигались все быстрее и быстрее. Их пропитанные потом рубашки прилипли к широким плечам и спинам, однако оба выглядели свежими и совершенно не уставшими.

В открытую дверь Морейн увидела круглолицего Стража, который играл на флейте торжественную мелодию, в то время как седовласая Джала Бандевин, женщина величественная, если не считать того, что была она почти на ладонь ниже Морейн, пыталась научить своего нового Стража первым па придворного танца. Это, несомненно, был новенький: краснеющий, светловолосый мальчик не старше двадцати лет, – однако ни один мужчина не становился Стражем, если уже не обладал всеми необходимыми умениями. Не считая разве что умения танцевать.

Дверь в комнату Керене, меч на которой был покрыт красным, золотым и черным лаком, также была распахнута, и оттуда доносилась веселая музыка. Морейн представления не имела, что означает лакировка или выбор цветов, и подозревала, что никогда этого и не узнает, разве только выберет Зеленую Айя. Этого никогда не случится, но она не выносила, когда чего-то не знала. Стоило ей выяснить, что она чего-то не знает, как это незнание порождало непреодолимый зуд между лопатками, как раз там, куда ни за что не дотянуться. В который раз она отложила эти мечи на дальнюю полочку своей памяти, рядом со многим другим из того, что подмечала в жилищах Айя. Зуд слегка утих, но Морейн знала, что он вернется, когда она вновь увидит эти двери.

Те немногие гобелены, что висели в гостиной Керене, являли собой батальные или охотничьи сцены; но большая часть стен была отдана книжным полкам, украшенным резьбой в стилях по меньшей мере дюжины различных стран. Кроме книг там располагался большой череп льва и еще один, даже больший – медведя, глазурованные чаши, вазы причудливых форм, кинжалы, украшенные драгоценными камнями и золотом, и кинжалы с простыми деревянными рукоятями; один был просто обломком клинка. Разбитый надвое кузнечный молот лежал рядом с треснувшей деревянной чашей, украшенной единственным, но огромным огневиком, который сделал бы честь и короне. Позолоченные толстопузые часы со стрелками, замершими как раз на отметке полудня – или полуночи, – соседствовали со стальной латной перчаткой, покрытой темными пятнами, и Морейн не сомневалась, что это была кровь. Все эти и многие другие предметы были памятью о более чем сотне лет ношения шали.

Гораздо меньше вещей хранили память о тех годах, когда шаль еще не лежала на плечах Керене. Всего лишь ряд миниатюр на отделанной волнистой резьбой каминной полке. Они изображали просто одетого солидного мужчину, пухлую улыбающуюся женщину и пятерых детей, трое из которых были девочками. Это была семья Керене, и все они давно сошли в могилу, вместе с ее племянницами и племянниками, и их детьми, и детьми их детей. Такова плата за звание Айз Седай, и эту боль им суждено нести – их семьи умирали, и все, что когда-то было им дорого, исчезало с лица земли. Все, кроме Башни. Белая Башня оставалась всегда.

Двое из Стражей Керене находились в гостиной вместе с ней. Массивный Карайл, кому волосы и борода придавали вид золотогривого льва, сидел перед камином с книгой в руках, его сапоги покоились на узорной медной решетке, а над чашечкой его длинной трубки поднимался завиток голубоватого дыма. Степин, похожий скорее на писца, чем на Стража, узкоплечий, с печальными карими глазами, сидел на табурете, наигрывая на двенадцатиструнном биттерне веселую джигу, его пальцы летали по струнам с не меньшим искусством, чем у наемного музыканта. С появлением Принятой ни один из мужчин не прервал своего занятия.

Сама Керене с иглой в руках стояла перед подставкой с пяльцами. Вид Зеленой сестры, занятой вышивкой, всегда вызывал ощущение какого-то несоответствия. Особенно когда, как например сейчас, узор представлял собой лужайку с полевыми цветами. Как такое могло сочетаться с картинами насилия и смерти, украшавшими ее стены? Высокая и худощавая, Керене выглядела в точности такой, какой была: ее безвозрастное лицо было решительным и прекрасным, почти черные глаза были озерами безмятежности. Даже в своих покоях она носила платье для верховой езды с изумрудно-зелеными разрезами, а ее темные волосы, слегка тронутые сединой, были подстрижены даже короче,