— И он непременно заинтересуется, почему вы не рассказали обо всем раньше, — усмехнулась графиня. — Сколько лет Карлу Гаусу?

— Я думаю, чуть больше двадцати.

— У него нет видов на какую-нибудь другую невесту, более богатую, например? Софи не могла мешать ему в этом смысле?

— Я не узнавал. А зачем…

Он хотел продолжить: «…зачем ему убивать Софи, когда он мог просто разорвать помолвку», но собеседница не дала ему договорить.

— Вы не слишком много разузнали о нем, — промолвила Вера Андреевна с досадой, — как, впрочем, и о Мюллерах. Не могу поверить, что вы не догадались сочинить, что вам нужна швея, и не поднялись побеседовать с Шарлоттой. Куда вы так торопились?

Михаил надулся. Он не стал говорить Вере Андреевне, что после беседы с профессиональным полицейским его собственное расследование стало казаться ему чем-то зыбким и, если быть откровенным, не имеющим никакого практического значения. Кроме того, в тот день он действительно хотел успеть к Назарьевым, чтобы вернуть Анастасии три золотых. Но все оказалось не так просто, потому что Петр Николаевич перехватил Михаила еще на пороге номера и стал жаловаться на решение Натали немедленно всем вместе перебраться на виллу.

— Она нам только что сказала! Я даже не подозревал…

Отчаяние Петра Николаевича можно понять: «Европа» находилась недалеко от казино, в то время как вилла располагалась за городом, и оттуда до Conversation еще надо было добираться. С трудом отделавшись от собеседника, Михаил Петрович все же улучил момент, чтобы отдать Анастасии деньги. Она поглядела на него с изумлением.

— Я выиграл их для вас, — сказал он. — Если вы не согласитесь принять их, я… я сочту, что вы не хотите даже считать меня своим другом.

Совершенно растерявшись, девушка взяла три золотых.

— Я всегда буду считать вас своим другом, — пробормотала она, — только, Михаил Петрович, прошу вас, не играйте больше! — Быстро оглянувшись, она понизила голос: — Я же вижу, как игра меняет Петра Николаевича… Он то весел сверх меры, то ходит мрачнее тучи, у него стало дергаться веко, и… он уже временами не владеет собой. Пожалуйста, пообещайте мне, что больше не станете играть!

Михаил пообещал тем охотнее, что его тронуло волнение девушки, и он принял его за признак чего-то большего. «Значит, я все-таки небезразличен ей, и она понимает, что игра в рулетку — дело неблаговидное…» Он воспрянул духом. Светловолосая маленькая горничная с тихим голосом — одна из двух, которых Меркуловы привезли с собой, — доложила о приходе Дубровина. Модест Михайлович вошел, сразу же оценил диспозицию и стал аккуратно, но настойчиво оттирать соперника, забрасывая Анастасию комплиментами и переключая ее внимание на себя. Потом в комнату вбежала Фифи, за которой явилась Глафира Васильевна, а за ней показались и Меркуловы. Петр Николаевич пытался спрятаться у себя, отговариваясь головной болью, но жена послала за ним Лукерью, и ему пришлось подчиниться. Натали говорила о вилле «Георгин», на которой они будут жить, и хвалила мужа за то, что он исполнил ее желание поселиться за городом. Генерал играл роль счастливого супруга, готового потакать любым капризам жены. Вновь появилась в дверях горничная и своим тихим голосом назвала имя какого-то господина, которое никто не расслышал.

— Что-что? Григорий Александрович пришел? — переспросила Натали, подавшись вперед. И так заблестели ее глаза, так оживилось все ее лицо, что Меркулов нервно задвигал челюстью и отвернулся.

— Нет, Платон Афанасьевич Тихменёв, — пробормотала горничная.

— Ну кто же так объявляет гостей! — в раздражении воскликнула Натали.

Она не откинулась, а словно упала на спинку кресла, хмурая и недовольная, постукивая по подлокотнику тонкими пальцами, на одном из которых блестело кольцо с большим остроконечным бриллиантом. Вошел Тихменёв с широкой улыбкой, которая казалась заготовленной заранее и оттого отдавала фальшью. Он встретил на редкость дружелюбный прием со стороны Андрея Кирилловича, и разговор тотчас завертелся вокруг политических тем. Полковник Дубровин почтительно поддерживал любое мнение генерала, Фифи зевала за руках Глафиры Васильевны, показывая остренькие зубки и розовый язычок, а Михаил не мог глаз отвести от Натали. В ней было что-то от раздраженной кошки, которая только и ищет, в кого бы вонзить когти; она едва заметно перемещалась в своем кресле, садилась то так, то эдак, но движения ее были кошачьи, и в глазах горела чисто кошачья злость. Почувствовав, что внимание слушателей слабеет, Тихменёв ловко перевел разговор на местные сплетни. Такой-то, говорят, женится, такой-то, наоборот, разъехался с женой, а некая мадемуазель Диана, особа, слишком хорошо известная в Бадене, собирается в Страсбург и уже отправила туда свои вещи.

— Кто это? — наивно спросила Глафира Васильевна.

Модест Михайлович кашлянул, пряча улыбку.

— В самом деле, — промолвил он осторожно, — не думаю, чтобы дамам было интересно слушать об этой… этой особе.

Но даже весть об исчезновении соперницы не умиротворила Натали, и, как истинная кошка, она нашла мышку, на которой можно было отыграться. Госпожа Меркулова пожаловалась на жару, попросила стакан лимонада, а когда горничная принесла его, заявила, что он никуда не годится, и выплеснула его служанке в лицо.

…Вспоминая сейчас об этом, Михаил не мог не признаться себе, что все присутствующие повели себя не самым лучшим образом. И хозяева, и гости сделали вид, что ничего особенного не произошло. Горничная вышла из комнаты быстрым шагом, наклонив голову, и когда она прошла мимо писателя, он заметил, что ее губы дрожали.

— Коа! — сказал попугай и встряхнулся.

— Ну разумеется, вы пошли к Меркуловым вместо того, чтобы попытаться расспросить мать жертвы, — с досадой сказала Вера Андреевна Михаилу. — Правду ли говорят, что там имело место небольшое недоразумение?

— Сударыня, я бы не назвал выплескивание лимонада в лицо небольшим недоразумением, — сдержанно ответил Михаил. — Если, конечно, мы с вами говорим об одном и том же.

— Почему-то мне кажется, что то, что произошло вчера, никак не повлияло на ваше желание как можно чаще навещать Меркуловых и Назарьевых, — заметила графиня. Авилов почувствовал, что краснеет.

— Наталья Денисовна была раздражена… Я не пытаюсь оправдать ее, но у ее поступка могли быть причины…

— Ах да, причины, — протянула Вера Андреевна, поглаживая попугая. — Причины всегда есть. Меня, впрочем, гораздо больше волнует, по какой причине была убита Софи Мюллер. Как, вы сказали, зовут того полицейского — Брумм?

— Теофилус Брумм.

— Я знаю всех трех полицейских комиссаров Бадена, — усмехнулась графиня, — и слышала о некоторых их помощниках, но фамилию Брумм я слышу впервые. Говорите, он работал в казино?

— Да.

— Очень интересно, — задумчиво промолвила Вера Андреевна. — Говорите, он дотошный гос-подин?

— Я говорил с ним только раз, но именно такое впечатление он на меня произвел.