Теперь уже Торгриму пришлось отступить и отразить удар, а затем еще один, в то время как юноша все надвигался на него. Торгрим сделал выпад, промахнулся и вскинул щит, чтобы прикрыться от контратаки.

Но долго так продолжаться не могло, потому что люди Торгрима еще совсем не устали и почти вдвое превосходили врага числом. Они уже огибали фланги противника, теснили его. Ирландцам оставалось только отступить или умереть на месте, и они выбрали отступление. Шаг за шагом они пятились, постепенно ускоряясь, направляясь к лесу возле реки, отбиваясь на ходу. Молодой человек, с которым Торгрим обменивался ударами, теперь отдавал приказы — вроде бы на ирландском языке, но с каким-то странным акцентом.

Затем Торгрим увидел Старри Бессмертного, лежащего на земле лицом вниз, и позабыл о том, что впереди враг. Он сделал два шага в сторону, упал на колени рядом с телом Старри, уронив меч и щит, а бой тем временем катился мимо. Копье сломалось, когда Старри упал на него, но его окровавленный кончик торчал из спины берсерка прямо под лопаткой.

Торгрим схватил копье и дернул за него, извлекая из тела Старри зазубренный наконечник. Хлынула кровь, и, к величайшему изумлению Торгрима, Старри охнул и застонал.

Торгрим очень мягко перевернул его на спину. Копье пронзило Старри справа, чуть ниже плеча, и нанесло ему страшную рану. Кровь заливала его грудь и впитывалась в грязь, в которую он упал. Торгрим привык видеть Старри покрытым кровью в бою, но обычно не его собственной.

Он услышал шаги, и вскоре рядом с ним опустился Харальд.

— Он… он жив? — спросил Харальд.

— Жив, — ответил Торгрим. Они помолчали, затем Торгрим поднял взгляд. — Как битва? — спросил он.

Звуки сражения стихли, а он этого даже не заметил.

— Они добрались до деревьев, — сказал Харальд. — Те ирландцы, что нас атаковали. Добрались до деревьев и исчезли в лесу, а Берси велел их не преследовать. Тебя там не было, и я решил, что Берси старший.

Торгрим кивнул:

— Да, верно. И Берси поступил правильно. В лесу они могли перерезать вас по одному.

Теперь кивнул Харальд:

— Другие ирландцы, те, что пришли из долины, тоже отступили.

— Рог дал им сигнал, — сказал Торгрим. — Тот, кто ими командует, далеко не глуп.

В этот миг Старри снова застонал, слабо и тихо. Его веки затрепетали, но глаза остались закрытыми.

— Он выживет? — спросил Харальд. Мальчишка до сих пор не уяснил, что в мире есть вещи, которые для его отца представляют такую же загадку, как для него самого.

— Я не знаю, — сказал Торгрим.

Он покачал головой, глядя на Старри, бледного, неподвижно лежащего на земле. Странно было видеть его таким. Старри никогда так не застывал, даже если спокойно сидел в кругу друзей.

Если бы копье прошло хотя бы на дюйм левее, Старри уже отправился бы к Одину. Но теперь его смерть, если она наступит, будет долгой и мучительной, вовсе не такой, о которой он мечтал. И как скоро смерть справится с ним? Через час? Через несколько дней? Или, что хуже всего, он навсегда останется калекой?

Нет, Старри умрет в битве. Он проживет достаточно долго для этого. И даже если ему придется ползти в бой, даже если Торгриму придется нести его, Старри умрет в бою.

Торгрим поднял один из топоров Старри, уложил берсерка на живот и сомкнул его пальцы на рукояти. Оглядевшись, он увидел, что почти все его воины собрались вокруг. Они молча смотрели на поверженного товарища.

— Найдите плащ или что-то, на чем мы его понесем, — приказал Торгрим. — Мы доставим его на «Морской молот».

Солнце скрылось за горами на западе. Лагерь утопал в глубоких тенях, и первые звезды замигали на небе, когда Старри уложили возле руля «Морского молота». Торгрим приказал устроить для него постель на корме драккара, там, где обычно спал он сам. Из шкур соорудили удобное мягкое ложе и опустили на него Старри, который стонал и мотал головой из стороны в сторону. Больше они почти ничего не могли для него сделать.

Почти все, кто находился сейчас на борту драккара, много лет ходили в набеги и обладали кое-какими познаниями в искусстве врачевания. Они умели складывать вместе сломанные кости и фиксировать их лубками. Могли зашить раны от меча или топора. Некоторым удалось бы даже ампутировать конечность, причем успешно — пациент остался бы жив. Но это и все, на что они были способны.

А сквозная рана Старри явно требовала большего. Они промыли ее, стерли кровь и грязь с груди Старри. Берси предложил зашить рану, но Торгрим отказался от этой идеи. Он не знал почему. Он решил, что если они это сделают, то в теле Старри поселятся духи. Но он не знал, чем еще ему помочь, поэтому просто положил поверх раны влажную тряпку.

Когда Старри заснул или потерял сознание, Торгрим вновь сомкнул пальцы раненого на рукояти его боевого топора и осторожно связал их мягким кожаным шнурком. Он не знал, когда Старри умрет, но по крайней мере теперь он отойдет в мир иной с оружием в руках.

— Один Всеотец, — тихо сказал Торгрим, накрыв ладонью руку Старри, привязанную к топору, — если Старри умрет сейчас, он скончается от ран, полученных в честном бою. Наверняка же нет разницы между этим и смертью на поле боя? Если он уйдет, молю тебя, отправь валькирию, чтобы она забрала его в твой зал мертвых. Это все, чего он когда-либо желал.

Он поднялся, оглянулся и вытер глаза. Торгрим не знал, обращает ли Один внимание на подобные молитвы и достаточно ли весомы приведенные им аргументы. Конечно, все, о чем он рассказывал Одину, бог знал и сам, но Торгрим считал, что высказать просьбу вслух не помешает.

Торгрим оставил Старри отдыхать или умирать и спустился по сходням на берег. Он приблизился к лагерю, затем остановился и осмотрелся. В сгустившейся темноте он почти ничего не видел. Горели костры, и в свете их пламени слонялись люди. Воздух был наполнен знакомыми звуками, отмечавшими конец битвы: стонами, редкими вскриками, громким смехом выживших, тех, в ком еще плескалось боевое безумие, требовавшее хоть какой-то разрядки.

Звучали также вопли пленников. Оттар отыскал двух ирландцев, раненых, но еще живых, и теперь они сполна рассчитывались за свою дерзость. Оттар приказал своим людям установить два высоких деревянных шеста и привязал к ним ирландцев, а теперь срывал на них злость, заставляя несчастных вопить. Ночь пронзали их крики и неразборчивые слова. Мольбы, как понял Торгрим. Он не понимал того, что они говорили. В лагере было несколько человек, которые могли перевести их речи, но Торгрим не сомневался, что Оттару наплевать на все, что они могли сказать.

Торгрим испытывал отвращение ко всему происходящему. В конце битвы Оттара ослепила безумная ярость, он носился по полю и рубил на куски тела немногих павших ирландцев, вопил, как сумасшедший, кем он, собственно, и был. Погибло не меньше десяти его воинов, и Оттар, судя по всему, решил заставить двух выживших ублюдков заплатить за свою утрату.